Дочь степи. Глубокие корни - [83]

Шенгерей его не упрашивал, а разделил оставшуюся водку между собой и Шарафием.

— Ладно, ладно… Люблю я непьющих! — пошутил он, ставя под стол пустую бутылку.

Когда голод был утолен, Нагима обратилась к Джиганше:

— Бабай, почему ты мне ничего не ответил?

— А что отвечать? — усмехнулся Джиганша. — Времена такие.

Снова погрузился старик в воспоминания:

— Четыре месяца тянули мы баржу от Нижнего до Астрахани. Тогда еще были бурлаки. В четыре месяца справил я одежду, положил в кошелек двадцать целковых. У меня еще тогда отец с матерью живы были. Сосватали они мне девушку из соседнего села, а у меня и не спросили. Никто не сказал мне, хочешь ли, мол, жениться, люба ли она тебе. Я через других услышал, что хотят меня женить.

Шенгерей чокнулся с Шарафием, выпил, крякнул.

— Ну, а дальше?

Старик не спеша продолжал:

— Расспросил я, кто моя суженая, и решил посмотреть ее. Интересно ведь знать, какая она из себя. Ночь темная, осенняя. Взял я с ночного чью-то лошадь, вскочил верхом и поскакал в село невесты — Шелангу. Ночь хоть глаз выколи, а я еду. Только подкрался к окну, как хватят меня сзади дубинкой. Думал, дух из меня вон. Поднялся шум. Залаяли собаки. Насилу ноги унес. Две недели руку поднять не мог. На плече синяк, что твоя ладонь. Вот как нас женили!.. А Шарафий что! Они нонешние!

— Неужто и ты, Нагима, ничего не знала? А ведь мы думали, что ты на свадьбе пировала, — вмешалась в разговор Айша.

Нагима махнула рукой.

— Как же, пировала! Только сейчас узнала.

За чаем гости стали требовать, чтобы Шарафий рассказал историю своей женитьбы. Но он не любил и не умел много говорить. Рассказ вышел короткий.

Два года тому назад, посещая кружок марксизма, они сильно поспорили на докладе по диалектическому материализму. Спорили долго, горячо. С этого началось знакомство, стали встречаться, полюбили друг друга и вот уже неделя, как женились. Таков был роман Шарафия.

Рассказ не удовлетворил Нагиму. Она хотела знать подробности и собиралась их выпытать у несловоохотливого Шарафия, но, вспомнив о времени, вскочила и заторопилась. Ее пытались удержать.

— Нет, не могу. Ребенок заболел. Пока в аптеке готовили лекарство, решила забежать к тебе, — объяснила она.

Перед уходом пригласила всех назавтра в гости.

— Все приходите. А ты, Шарафий, Медину приведи. Не годится без молодой жены гулять.

— А водка будет? Нет, так не пойду, — пошутил Шенгерей.

Но Айша перебила его:

— Голубушка, ведь у тебя ребенок хворает. Лучше мы послезавтра придем.

Но Нагима не соглашалась: ребенок выздоравливает, и она успеет приготовиться.

— Что же это ты, Нагима, заглянула на минутку и уходишь? Как дела Садыка? Почему о нем ни слова не говоришь? — остановил ее Шенгерей.

— Ах, и не спрашивай! Тяжело ему!

— Почему?

— Мается с четырнадцатым заводом имени Ямашева. Пока он сидел, директор захворал. Подоспели платежи. На сорок тысяч векселей накануне протеста. Банк отказывает в кредите. Несколько тысяч пудов мыла и свечей, посланных по заказу, прибыли обратно. Говорят, не соответствуют заказу. Материалы поступают — выкупить нечем. Рабочим зарплата не выдана. За два месяца соцстрах не уплачен. С одной стороны, оттуда теребят, с другой — профсовет требует не задерживать выплату зарплаты.

— Что же он думает? Неужели лопнут?

— Нет, до этого не допустит. Дни и ночи хлопочет, домой не показывается. «В голове, говорит, планов масса». О пролонгации толкует. Не сегодня-завтра судьба решится.

Разговор о Садыке затянулся. Потом Айша обратилась за советом:

— Всякий раз в город не приедешь. Посоветуйте, куда устроить моего пионера Самада. Фахри покойный его в фабзавуч определить хотел.

— Пусть наш ученый человек посоветует, — сказал опьяневший Шенгерей, указывая на Шарафия.

— Устроим, — спокойным голосом отозвался тот. — Я скажу и кочегару и Василию Петровичу. Обычно деревенских детей помещают в школы крестьянской молодежи, но я думаю, что его удастся пристроить в фабзавуч.

Шарафий прибавил, что и там имеются интернаты. Все приняли живое участие в обсуждении этого вопроса. Незаметно, под шумок, Нагима и Айша вышли из комнаты.

У них, выросших в одной деревне, связанных узами крепкой дружбы, было много того, о чем не хотелось говорить в присутствии посторонних. Они стали ходить по длинному коридору, изливая друг другу все, что накопилось в душе за последнее время. Когда разговор зашел о Фахри, Айша не выдержала, всплакнула и, утирая слезы, сказала:

— Так-то, голубушка. Что имеем — не ценим. Внешне-то я спокойна, а сколько бессонных ночей провела, одна я знаю.

Снова полилась беседа, где радость смешивалась с горем, где слова текли нескончаемой струйкой. Наконец Нагима, в упор смотря на подругу, спросила:

— Не рассердишься? Спросить тебя хочу. Уж давно об этом думаю… Не собираешься ли вторично выйти замуж?

Айша улыбнулась сквозь слезы.

— Нет, голубушка, нет! Вот устрою старшего сына, возьму старуху за младшим присматривать и примусь за работу…

— За какую работу?

Айша рассказала о приезде Шакира Рамазанова, о намерении волостного комитета назначить заведующим совхозом «Хзмет» председателя Байрака, на его же место взять Шенгерея, а работу последнего передать ей.