Дочь степи. Глубокие корни - [53]

— Не волнуйся, меня завтра же освободят, — успокаивающе сказал Садык.

Кочегар стал одеваться, а Нагима кинулась домой, чтобы приготовить детей к отъезду. На протесты мужа она только ответила:

— Нет, нет! Без тебя здесь ни за что не останусь! Освободят — вернемся вместе, а пока поеду с тобой.

Подали подводу. Паларосов, Минлибаев и милиционер поехали на пристань. Крестьяне молча провожали их, полные недоумения. Джиганша-бабай долго смотрел вслед удалявшемуся тарантасу, безнадежно махнул рукой и устало опустился на бревна, лежавшие около ворот дома Айши. Долго просидел он, погруженный в думу, пока случайно не заметил за околицей две большие тени.

— Посмотри-ка, что там такое. Не разберу я, — сказал он Айше.

Айша приставила ко лбу руку козырьком и внимательно посмотрела в указанном направлении.

— Шаяхмет! — позвала она стоящего неподалеку парня. — Кто это? Один на Шарафия похож, а другой не Василий ли Петрович?

— Они, они, Айша-джинги! — крикнул Шаяхмет и бросился к ним навстречу.

Подсев к ним на телегу, он торопливо рассказал о случившемся. Когда лошадь остановилась у дома Айши, он закончил:

— Паларосов или слепой, или продажный.

Вокруг вновь прибывших собрался народ. Все наперебой рассказывали об аресте Садыка.

— Что же это такое? Совет своего ребенка загрызть хочет! — недоуменно развел руками Джиганша.

А Шаяхмет тоном, не допускающим возражения, сказал:

— Я одно знаю — корень всего дела кроется у Валия Хасанова.

Это замечание Шаяхмета пробудило в голове Шарафия много воспоминаний. В девятнадцатом году он встречался с Хасановым на фронте, затем в редакцию, где он работал, поступили материалы о деятельности Валия в совхозе. Некоторые из них Шарафий отослал прокурору. Теперь ему почудилась какая-то связь между словами Шаяхмета и его личными воспоминаниями. Но он не находил возможным поделиться своими непроверенными предположениями в присутствии возбужденной толпы и даже постарался успокоить Шаяхмета.

И Василий Петрович, много видевший на своем веку, никак не мог связать образ хорошо знакомого кочегара с таким страшным преступлением. Он подыскивал в уме какой-нибудь способ, который помог бы разрешить это недоразумение, но ничего путного придумать не смог. Под конец он решил, что необходимо вернуться в город и через прокурора Гайфуллина ознакомиться со всем делом. Повернувшись к Шенгерею, он сказал:

— Товарищ Тимеркаев, довезите нас до пристани. Нам необходимо успеть попасть на пароход.

Байраковцы, часто встречавшиеся с Шарафием и Василием Петровичем как с шефами, ожидали, что они живо разберутся в случившемся, отделят врагов от друзей, но, видя, что их ожидания не оправдались, что их шефы уезжают, стали, недовольные, расходиться.

Вскоре к группе отъезжающих подошла Нагима в сопровождении брата, двух сыновей и с грудным ребенком на руках. Ее с младенцем и Василия Петровича, как пожилого человека, усадили на телегу. Остальные по берегу пошли пешком. Шаяхмет всю дорогу возмущался:

— Паларосов, если он не безнадежно глуп, должен был понять: если я иду убивать человека, так неужели возьму оружие смерти у своего соседа? Даже предположим, что возьму, но разве я оставлю окровавленный шкворень около трупа! Ведь это равносильно тому, что я собственными руками предаю себя.

На пароходе говорили только о кочегаре и Фахри. Слушая пылкие речи Шаяхмета, веские доводы Шарафия и Василия Петровича, Нагима чувствовала себя успокоенной и начинала верить в немедленное освобождение мужа.

Так они доехали до города.

X

Неожиданный приезд Нагимы, ее взволнованный вид очень удивили старуху, домовничавшую в квартире Минлибаевых. Нагима не сочла нужным сообщить ей о случившемся. Кинув на ходу: «Бабушка, присмотри за детьми», она тотчас же куда-то ушла.

Наступили сумерки. Витрины магазинов блестели ярким светом. Улицы были полны прохожих. Нагима ничего не замечала. Она торопливо шла к высокому мрачному зданию тюрьмы. Кто-то окликнул ее, громко выругался извозчик, под мордой лошади которого пробежала Нагима. Но она ничего не слышала. Наконец она остановилась у ворот большого здания, с белой башней в углу, около которой стояла вооруженная стража. Это была городская тюрьма. До революции Нагима не раз приходила сюда на свидание с мужем, приносила ему передачи. Боязливо постучала она в массивные ворота. Через минуту открылся маленький «глазок» и сиплый голос спросил:

— Что надо?

— Муж мой здесь. К нему пришла…

— Прием по средам и субботам, от двенадцати до двух. В другие дни приема нет, — ответил тот же голос.

«Глазок» закрылся. Нагима растерянно уставилась на запертые ворота, потом медленно отошла от тюрьмы. Куда идти?

Вспомнила — нужно увидеть Василия Петровича. Но его дома не оказалось.

— Сегодня открылась партийная конференция. Он прямо с парохода, даже не выпив чаю, ушел туда, — пояснила его жена.

Тогда Нагима побежала на почту, чтобы позвонить по телефону на татаро-башкирские командные курсы своему брату Шаяхмету.

— В ячейке его доклад, он прямо с парохода пошел туда, — ответили ей.

— Я его сестра. Он мне очень нужен. Вызовите на минуту.

— Это невозможно. Сейчас идут прения по его докладу.