Дочь степи. Глубокие корни - [54]

Трубку повесили. Но Нагима твердо решила во что бы то ни стало добиться своего, потому, не теряя ни минуты, прошла в Первый Дом Советов, где жил Шарафий.

— Наверное, он что-нибудь разузнал.

— Вы к кому? — спросил швейцар.

— Мне в тридцать второй номер. Он дома?

— Нет.

— Где?

— Ушел в ячейку.

Тогда Нагима назвала еще нескольких коммунистов, живших в этом доме, но получила тот же ответ.

— Что же это в самом деле? Никого дома нельзя застать! — возмутилась она.

Швейцар улыбнулся.

— Ведь сегодня открытие партконференции и к тому же партдень.

Об этом Нагима совсем забыла и теперь решила пойти в Коммунистический клуб, где шла партконференция, — она надеялась там с кем-нибудь встретиться.

Большое двухэтажное здание красивой архитектуры прежде было дворянским собранием. После революции обширные залы этого здания увидели другую толпу. Вместо расшитых мундиров, бальных туалетов здесь запестрели серые шинели, рабочие блузы, красные повязки. Комнаты наполнились рабочими, крестьянами, красноармейцами. Бывшее дворянское собрание стало местом собраний, конференций, где строители новой жизни обсуждали вопросы, стоящие перед пролетарской революцией.

Партийный клуб, куда пришла Нагима, кишел, как растревоженный муравейник. Запоздавшие делегаты, гости торопливо раздевались у вешалки и, предъявив пропуска, поднимались по широкой белой лестнице наверх, в колонный зал.

Нагима не раздеваясь направилась к лестнице, но ее не пропустили.

— Мне конференция не нужна. Мне только увидеть одного человека. Я через минуту выйду обратно, — попробовала она протестовать, но безрезультатно.

В это время взгляд Нагимы случайно упал на площадку лестницы. Там стоял Иванов. Она подозвала его, написала на клочке бумаги несколько слов и, передав записку, попросила отдать ее одному из товарищей, фамилии которых тут же перечислила.

Не прошло и нескольких минут, как к Нагиме подошел Шарафий, успевший после доклада в ячейке прийти на партконференцию.

— Ну, что вы сделали? — метнулась к нему Нагима.

Шарафий, оказывается, ничего не разузнал. Из-за конференции он не смог ни с кем переговорить, все заняты. Но Нагима не слушала его доводов.

— Приехали и забыли! — горестно сказала она.

Шарафий всячески успокаивал ее и под конец добавил:

— Попробую сделать что-нибудь сейчас. Вы посидите пока в читальном зале.

С этими словами Шарафий поднялся наверх. У дверей зала стоял второй контроль. Шарафий предъявил пропуск и вошел в зал, переполненный народом.

Открывшаяся перед его взором конференция была частицей партии, авангарда пролетариата; сидящие здесь русские, чуваши, евреи, татары составляли один из отрядов этой великой партии. В ее рядах и под ее руководством они побеждали на фронтах войны, шли от победы к победе на фронте хозяйственном и культурном. Это были коммунары, пришедшие с фабрик и заводов, из деревень и красных казарм, готовые к новой борьбе за великое будущее.

Шарафий окинул взглядом ряд делегатов. Много было здесь знакомых лиц. Он встречался с ними на заводской ячейке, на фронте, в подшефной деревне, но прокурора Гайфуллина здесь не было. В президиуме увидела Василия Петровича. Шарафий, стараясь не шуметь, прошел к первому ряду, где заметил Паларосова и Иванова.

— Тебе Гайфуллина, что ли? Вон он, — шепнул Салахеев, около которого остановился Шарафий.

У открытой двери сзади президиума стоял высокий, полный человек с туго набитым портфелем в руке. Шарафий кинулся к нему:

— На одну минуту!

Но у Гайфуллина не было даже свободной секунды. Его как председателя мандатной комиссии рвали на части. Он так занят, что не может полностью прослушать доклад товарища, приехавшего из центра. Гайфуллин торопливо сказал об этом Шарафию и хотел уйти, но Шарафий не отступал.

— На одну минутку. Одно слово. Ведь Садык арестован! — вцепился он в рукав прокурора.

Делать было нечего, Гайфуллин прошел в маленькую комнату позади президиума.

— Я с этим делом отчасти знаком, — сказал Гайфуллин, — мне Паларосов сделал короткий доклад. Я ему сказал, что он поступил неправильно, что при применении меры пресечения нужно действовать осторожно.

— А он что ответил?

— Он возразил мне, заявив, что для ареста имеет довольно веские основания. Я спросил: «Какие?» — «Во-первых, говорит, преступление, в котором обвиняется Минлибаев, очень крупное. Во-вторых, против него имеются очень серьезные улики, и, в-третьих, он родственник байраковцам, и если его оставить на свободе, он может договориться с ними и уничтожить все следы преступления». Раз следователь держится такой позиции, я один ее изменить не могу. Сто пятьдесят восьмая статья уголовно-процессуального кодекса ясно говорит, что в таких случаях вопрос должен разбираться на распорядительном заседании суда.

Шарафий оторопел.

— А когда он состоится?

— Это быстро можно было бы сделать, но, сам видишь, я по горло занят в мандатной комиссии.

— Как же быть? Ведь Садык был выбран на конференцию.

— Знаю. Он прошел от нашего района. Мы сами его провели. Теперь вам остается одно из двух — или ждать распорядительного заседания, или взять Минлибаева на поруки.

— Это как?

— Очень просто: пусть за него поручатся два авторитетных лица или какая-нибудь рабочая организация…