Дочь степи. Глубокие корни - [17]

Задумавшись, Сарсембай забыл и гостя и все, что их окружало.

— Джолконбая позовите, — приказал он.

Вошел батрак, высокий, широколицый, рябой, в рваной одежде. Он остановился у двери и голодными глазами уставился на кумыс.

— Поездку в город отложим до завтра. Сейчас запряги в тарантас буланого иноходца, которого привели сегодня из степи, и сивого жеребца. В тарантас положи кошму, одеяло, подушку, захвати с собой старого Карима и поезжай в джайляу Коргак-Куль. Там найди Биремджан-аксакала и скажи ему: «Сарсембай зовет тебя в гости, просит отведать у него мяса и кумыса. У нас, мол, гостит, Арсланбай, сын Магджан-хаджия из рода Танабуга». Понял?

Джолконбай оторвал взгляд от кумыса — на угощение рассчитывать не приходилось.

— Понял, — ответил он и повернулся к выходу.

Но бай остановил его:

— Постой! Ты останься, запряги лошадей, Карим поедет один. Не мешкайте!

Батрак ушел. Присутствующие были удивлены. Гость спросить, в чем дело, не решился, но байбича не пожелала остаться в неведении:

— Не пойму причины, из-за которой ты решил беспокоить девяностолетнего старца.

— Палка у нас перед глазами, но о чем говорил избитый Азымбай с аксакалом, нам неизвестно. Поэтому и позвал я старика, — пояснил бай.

Кумыс приятно разгорячил кровь. Больше пить было уже немыслимо. Разговор сам собой оборвался.

— Пройдемся? — предложил гость.

Все поднялись.

XIX

Было за полдень, жара спала. Скот весь вышел в степь и разбрелся по зеленой траве. Вокруг жилищ бродили только оягнившиеся сегодня четыре овцы с ягнятами, еще слабыми на ноги. Жеребята на привязи порывались ускакать в степь, натягивали арканы и с нетерпением ожидали вечера. Тукал варила перед средней юртой мясо в большом котле.

Сарсембай вызвал из соседней, бедной юрты джигита.

— Сын мой, оседлай нам коней. Карлыгач-Слу принуждает своего усталого отца ехать в дальний табун, — улыбнувшись дочери и гостю, сказал он и, взяв медный кумган, ушел в степь.

До возвращения бая джигит и девушка остались на несколько минут наедине.

Карлыгач быстренько обрисовала создавшуюся обстановку:

— Точно не говорят, но заметны приготовления к свадьбе. Похоже, собираются через два месяца проводить меня в дом Калтая. Три дня тому назад он приезжал сюда, но я его не приняла. Уезжая, он кинул угрозу: «Наш род сумеет расправиться с непокорной красавицей, дочерью почтенного отца. Как бы Сарманам не пришлось отвечать роду Кара-Айгыр за строптивую Карлыгач!..» Кажется, и мать узнала о происшедшем. Она позвала меня к себе, уговаривала. А я расплакалась и сказала: «Будете неволить — придется искать тело мое на дне Алтын-Куля». Она рассердилась не на шутку: «Если ослушаешься, если вызовешь между двумя родами ссору, не прощу тебе молока, которым вспоила тебя». Как быть?

Джигит этого не ожидал. Он надеялся, заплатив калым, добиться согласия родителей и мирно уладить дело с родом Кара-Айгыр. Однако возникшие трудности не смутили его.

— Любимая, не беспокойся! Посланы лошади за Биремджан-аксакалом. Он приедет, я посоветуюсь с ним. Может быть, он возьмется уговорить Сарсембая и байбичу. А если нет, что-нибудь придумаем.

Лицо девушки застыло, в глазах отразилась тяжелая дума.

— А если отец с матерью не пожелают ссоры с родом Кара-Айгыр?

Джигит решительно ответил:

— Я не привык останавливаться на полпути. В твою храбрость я верю. Или не стало в степи джигитов, как птицы летающих на конях? Если темной ночью мы ускачем на лучших аргамаках из Алтын-Куля в Яман-Чуль, кто догонит нас, какой джигит осмелится отбить у Арсланбая, сына славного Магджана, его Карлыгач-Слу?

— А если прольется кровь?

Привели оседланных лошадей. Вернулся и бай.

— Не беспокойся, милая, выход найдем.

Все трое сели на коней и тронулись в путь.

XX

Они проехали добрых пятнадцать верст по направлению, указанному провожающим их джигитом.

Кони, привыкшие носиться по степи с быстротой ветра, примчались к несметному табуну потные, но зато донесли седоков в какие-нибудь сорок минут.

В середине табуна виднелось трое верховых — пастухи. Завидя хозяина, один из них отделился от группы и помчался навстречу. Это был старый Юнес, по прозвищу «отец конских пастухов». Всю жизнь провел он на коне, редко расставался с короком. В молодости занимался конокрадством и приобрел таким путем значительное количество скота. Но в одну из метельных, суровых зим скот, оставленный в степи без сена, без загона, погиб от джута. После этого Юнес не смог оправиться и стал конским пастухом у крупных баев. Не было равных ему в искусстве отыскать украденную лошадь. Организуя большие дела, конокрады еще и теперь советуются с ним, зовут в компанию. Юнес иногда принимает предложение, а если и нет, никогда не предает их. Если у какого-нибудь бая сведут лучших коней, посылают за Юнесом. Если он был уведомлен о краже заранее, отвечает: «Не знаю, не ведаю»; если же кража оказалась совершенной неизвестными ему людьми, он в большинстве случаев нападает на след воров и находит уведенных коней. Табун под его началом считался обеспеченным от краж.

Юнес подъехал и приветствовал бая:

— Здравствуйте, ут-агасы[40]!

Хозяин ответил ему как равному и спросил о состоянии табуна.