Дочь Роксоланы - [61]

– Свет! Зажгите свет, шакальи дети! – завопил Кара, но евнухи сгрудились у выхода из комнаты, возбужденно и испуганно перешептываясь, не решаясь подойти к двери, возле которой они увидали то, что увидали.

Орыся замерла, не в силах сделать и шага. Она тоже увидела это.

Отпечаток окровавленной ладони на изразцовой плитке возле двери.

Ладонь явно была мужской – большая, широкая, а кровь – свежей. Орыся смотрела, как красная капля стекает по голубому изразцу, и ее замутило.

В этот момент девочку дернули за руку. От неожиданности Орыся чуть не закричала, но знакомая с детства ладошка крепко зажала ей рот.

– Ш-ш-ш, – прямо в ухо прошептала сестре Михримах. – Переодевайся, живо! Давай, снимай свое!

– Ты… ты видела? – попыталась было спросить у близняшки Орыся, но Михримах, не слушая сестру, ловко расстегивала многочисленные пуговички, стягивала с нее чадру… Сама она уже почти полностью обнажилась, и одежда ее валялась неопрятной грудой за колонной, по которой вились нескончаемые зеленые ветки плюща, изображенные художником с превеликим мастерством.

Кара был занят: одновременно пытался успокоить евнухов и отмахнуться от наскакивающего на него Пардино-Бея. Рысенок разошелся не на шутку, и вопли чернокожего евнуха доставляли Орысе ни с чем не сравнимое наслаждение.

Но времени действительно оставалось мало. Орыся сбросила наконец верхнюю одежду, и Михримах тут же принялась натягивать ее на себя, прошипев:

– Остальное оставь. Помоги мне! Потом сама оденешься, я важнее…

Сестра, разумеется, была права, и Орыся безропотно подчинилась: застегивала в темноте пуговицы, стараясь попасть в нужные петли, поправляла пояс, цепляла браслеты, безжалостно, с кожей вместе, сдирая их со своей руки… Михримах жарким шепотом давала последние указания:

– Как оденешься, сразу беги к матери. Или найди Доку-агу, сама поглядишь, что быстрее. Ну поторопись же, дура!

Орыся кивала, в глубине души завидуя сестре: душевный покой Михримах, занятой делом, никакие иблисовы шутки поколебать не могли. Старшая дочь Хюррем-хасеки не могла похвастаться долготерпением или мудростью, но если ей что-либо было нужно, то Михримах шла к цели напролом. Орыся так не могла – увиденное терзало ее душу так же, как молнии сейчас терзали небо и тучи.

– Все, готово, я пошла. – Михримах деловито поправила наспех накинутое покрывало. – Сразу к матери, поняла? Или к Доку-аге.

Ответом ей был молчаливый кивок.

Кара тем временем кое-как успокоил евнухов. Лампу нашли и зажгли снова: в ее свете кровавый отпечаток ладони по-прежнему казался жутким, но к нему уже немного привыкли. Пардино-Бея общими усилиями отогнали, и теперь рысенок обиженно фыркал в углу.

– Где эта дочь шайтана? – Чернокожий евнух нетерпеливо огляделся.

Михримах молча сделала шаг ему навстречу.

– Ага, не сбежала? Ну вот и славно. Идем, идем, не следует заставлять султана томиться в ожидании! – Кара мерзко захихикал, и Орыся снова припомнила все прозвища, которыми успела в мыслях наградить своего врага.

Процессия удалилась. Проходя мимо отпечатка, кровь на котором уже успела свернуться и побуреть, евнухи делали знаки, отгоняющие шайтана, или держались за амулеты. Молоденький парнишка снова перекрестился.

Орыся осталась одна. Разумеется, если не считать рысенка, который в темноте подкрался к хозяйке и начал, урча, тереться о ее голые ноги, заставив девушку нервно вздрогнуть.

Тайна мучила младшую дочь великой султанши, тайна жгла ей сердце. Эта родинка… и помощь Ибрагима-паши, помощь той, с которой его связывал тайный знак… Умерший великий визирь не просто так явил свое присутствие именно здесь и сейчас, Орыся твердо была в этом убеждена. Но следовало остановить караван этих мыслей и заняться другими делами.

Уже одетая, проходя мимо колонны с отпечатком, Орыся остановилась на секунду, низко поклонилась и пробормотала слова благодарности. Показалось или в свете молний действительно увидела она мелькнувшую в воздухе и растаявшую бесследно призрачную улыбку Ибрагима-паши? Думать об этом времени не было. Орыся глубоко вдохнула пахнущий грозой воздух и опрометью бросилась по тайному ходу к покоям матушки.

* * *

Хюррем-хасеки слушала быстро тараторящую девчонку молча. В мягком колеблющемся свете зажженных служанками ламп, в дыму курящихся благовоний, среди мятущихся теней лицо любимой супруги султана казалось высеченной из алебастра маской, какие носят на карнавалах гяуры-венецианцы. Иногда они рисуют на этих масках грустные или веселые рожицы, но чаще всего оставляют их такими – белыми, ничего не выражающими, с черными провалами для глаз.

То и дело вспыхивали молнии, и тогда Орыся явственно видела в глазах матери белые светящиеся точки. Но страх не приходил – уже отбоялась свое там, в комнате с перепуганными евнухами и одиноким отпечатком ладони, с которого сползала вниз капля крови.

Явление Ибрагима-паши хасеки не заинтересовало. Ее, как и Михримах получасом ранее, куда больше заботили дела земные. А великий визирь… что ж, кому и помочь дочерям Хюррем, как не ему? Но эту мысль султанша тоже быстро отбросила за ненадобностью.

Значит, Кара затеял бунт… Что ж, время и место он выбрал точно, тут ничего не скажешь. Но сейчас в его руках Михримах, а у старшей дочери родинки на виске нет. Поглядим, как евнух выкрутится.