Дочь предателя - [67]

Шрифт
Интервал

— Ну Клавдичка, ну Васильничка! Очень-очень нужно.

— Вот ведь как скачет. Значит, в порядке, — сказала тетя Лиза, которая стояла у нас в дверях.

Их отношение ко мне тоже не изменилось. Все мы остались при своих. Правда, в магазин за маслом, заваркой и булкой отправили Леню.


Глава 7


Чтобы быть точной: последним формально оговоренным днем была суббота, двадцать восьмое. Но в тот день за полчаса до конца нашей работы Алевтину вызвали к начальству. Или ждите, или забегите завтра с утра, сказала она. Мы сказали, что лучше завтра с утра, потому что Юрка не мог задерживаться. А раз уж так, сказала ей я, заодно еще часок поработаю. Я тогда тоже, сказал Юрка.

— Хорошие вы ребята, — сказала Алевтина, когда мы явились к десяти в воскресенье и уселись за свой стол.

Через час она выдала нам по полтора дополнительных рубля и по набору открыток «Москва».

— Это вам премия за отличную работу. И подарок от коллектива.

А мне она сказала:

— Если понадобятся деньги, приходи. Будем рады.

Не знаю, как себя чувствовал Юрка, когда за нами закрылась дверь сортировочной, а я подпрыгивала от гордости. Я не только сумела придумать отличный план бегства, я заработала денег на его осуществление, выяснила, где покупают билеты. Теперь, когда от свободы меня отделяли всего несколько дней, я больше ее не боялась. Я считала, что раз уж я оказалась такая, то справлюсь с чем угодно. Какая такая? Я сама не знала, но чувствовала себя, будто Наполеон, окрыленный вдохновеньем, или Петр под Нейшлотом… Да, военных ассоциаций из меня было не вытравить, хотя если бы нам и полагалась медаль, то лишь за мирный труд. Я настолько осмелела, что призналась Юрке про открытку: мол, желаю отправить знакомым. Ничего страшного не произошло. Юрка не удивился и не насторожился, а принял как должное. И то верно: у всякого человека есть друзья и знакомые, я-то ведь не с неба упала. Вместе мы нашли в большом, полном людей вестибюле свободное место у подоконника, вместе выбрали из подаренного набора самый красивый вид, с высокими заснеженными елками на фоне кремлевских башен. Вместе пробились к стойке с чернильницей, где Юрка меня заслонял от толпы, чтобы не поддали под локоть, и я вывела своим самым аккуратным почерком: «Дорогие тетя Катя и дядя Костя, с Новым Годом! С новым счастьем! Я жива-здорова. С приветом из Москвы». Подписаться на глазах у Юрки старым именем я не рискнула, и потому не подписалась никак. Вместе мы протолкались к почтовому ящику, высотой с меня, и опустили открытку в щель. Мы все сделали вместе. Может быть, по этой причине я некстати вспомнила, что жить мне там осталось четыре дня, и подумала, не должна ли я ему теперь признаться. Юрка уже отвернулся к выходу. Мне стало немножко стыдно, но я быстро переключилась.

Мы пошли покупать подарок для Клавдии Васильевны.

Подарок был выбран давно. Мы приметили его в витрине большого посудного магазина на углу Кирова: чашку с блюдцем — размером немного больше, чем мной разбитая, с похожим трехцветным узором (синей и золотой вязью листьев, с красными ягодами) и таким же синим, красным и золотым петухом.

В дверь магазина вошли с трудом — столько там толпилось людей, — но у нас была цель, и мы уверенно протолкались к кассе и отстояли очередь в свой отдел (я нервничала, пока стояли: вдруг бы кто-то купил раньше нас нашу чашку). Продавщица за прилавком без передышки двигалась — то наклонялась за чем-то под прилавок, то отворачивалась к стеклянным полкам, на которых стояла посуда, то тянулась за клубком шпагата, обвязывала коробку или обертку. Наконец, наступил вожделенный миг: она взяла у меня из рук чек, потом показала вблизи чашку и блюдце, постучала по ним карандашом, проверяя, нет ли трещины, снова упаковала. Скользнула по нам взглядом, спросила у Юрки, вместе ли мы, мы кивнули одновременно.

— Держите, молодой человек, — сказала продавщица и вручила ему коробку, простую, белую, показавшуюся мне роскошной.

Он ее взял обеими руками, защищая локтями от толпы. Когда выбрались в безопасное место, я достала из кармана матерчатую сумку, и Юрка сам ее туда уложил.

Падал теплый сырой снег. Под ногами он таял, на тротуарах было снежное месиво, но «Москвич» напротив магазина стоял весь белый, и нас обогнал троллейбус с залепленным задним стеклом. От бульвара мы свернули в свой переулок. Там почти не было прохожих, тротуары были белые, и не так хлюпало под ногами. Сумку мы решили спрятать тоже у Юрки. Назавтра оставалось только купить подарки для тети Ани и Лены, купить цветную бумагу и все в нее обернуть, как это сделала с моей пачкой Клавдия Васильевна. За этими разговорами мы дошли до дома, вошли в подъезд, поднялись, шагая через ступеньку, на второй этаж, а там остановились, потому что на нашей площадке стояли, перегораживая дорогу, Леня и дядя Петя. Мы попытались их обойти, но Леня вдруг сгреб нас обоих за плечи и подтолкнул к нашей двери:

— Пойдемте-ка чай пить. С мороза чайку — самое то.

— Лень, времени нет. — И: — Какой там мороз, нет никакого мороза, — ответили мы хором.

— Нет так нет. Все равно горяченького со свежего воздуха — самое то.


Рекомендуем почитать
Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии

Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.


Орлеан

«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.


Страсти Израиля

В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».


Записки женатого холостяка

В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.


Сень горькой звезды. Часть первая

События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.


Ценностный подход

Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.