Дочь посла - [12]

Как известно, ссоры возникают по пустячным поводам, которые, по мнению моего папы, не стоят и выеденного яйца. Так и в этот раз сыр-бор загорелся из-за того, что мы решили пообедать в ресторане.

Мне ресторан понравился, особенно вазы с цветами и белые скатерти. Но вскоре все было испорчено. Мама сказала, обращаясь ко мне:

— Шаура, будь добра, не вертись!

На людях она делается очень вежливой, так уже положено всем мамам.

Через минуту она уже говорила:

— Скажи, пожалуйста, откуда у тебя эта привычка — чмокать губами?

Она ведь прекрасно знает, что я неусидчивая. Я не могу сидеть просто так, без дела. Ей также не понравилось, что я болтаю ногами и улыбаюсь дяде в цветном халате, который сидел рядом за столом.

— Улыбаться незнакомому человеку неприлично, — прошептала она.

И пошла, и пошла! В следующий миг сказала мне, что со мною вообще невозможно показываться в общественном месте, а еще через минуту заявила, что не представляет, как я буду вести себя в чужой стране. Сперва я надеялась, что мама одумается и поставит точку. Нельзя же беспрерывно нервировать ребенка! Из-за того, что мама не одумалась и не поставила в нужном месте точку, я поперхнулась.

Тут я ни с того ни с сего уронила ложку на пол, а когда хотела поднять ее, залезла рукавом в тарелку с супом. И еще, сама не знаю как, все платье измазала горчицей.

Все было бы ничего, если бы в это время в ярком халате — наш сосед — не сказал, смеясь:

— Ай-ай, как восхитительно получилось!

Услышав его смех, я готова была провалиться сквозь землю. Однако мне не удалось «никуда провалиться, поэтому оставалось одно — выскочить из-за стола.

Сбегая по лестнице, я дала себе слово больше никуда из Уфы не уезжать и никогда, ни за что не заходить в рестораны. На площади перед аэропортом я заревела что есть силы. Тотчас же меня окружили люди — ведь взрослые никогда не дадут человеку выплакаться! — и стали успокаивать.

Разузнав, отчего я так сильно расстроилась, незнакомая тетя стала утешать меня:

— Возьми себя в руки. Хочешь, я тебе дам конфетку?

Я замотала головой, я хотела плакать, а не «брать себя в руки» и не лакомиться конфеткой из рук чужой тетеньки.

Тогда дядя в зеленой шляпе заявил:

— Очень жаль, что тебе, доченька, незнакомо чувство юмора. А без него, честное слово, не легко.

От его слов мне стало еще горше. Ведь он так и сказал, что без чувства юмора, которого у меня вовсе нет, человеку всегда приходится туго.

Я стала реветь пуще прежнего, пока меня не разыскала мама. А Муса не стал меня искать, — он не любит слез. И плакс!

Земля Индии

И вот уже под нами проплывают Гималаи. В круглое окно видны и снежные вершины; никак не верится, что они самые высокие в мире. Горы как горы! Нашему самолету все нипочем!

Я, например, как ни в чем не бывало болтаю о чем попало. В этот день во всем «ТУ-104», наверное, не было более словоохотливого пассажира, чем я. Что касается Мусы, то он ни на минуту не отходил от окна. Уставился в стекло, точно приклеился, даже не шелохнется.

Меня все интересует, мне все надо знать. Почему наш самолет считается сто четвертым «ТУ»? Как мы забрались на такую головокружительную высоту — ведь мы летим на высоте одиннадцать тысяч метров! Отчего это ни на пароходе, ни в поезде бесплатно не раздают конфеты, а вот на самолете угощают конфетами, даже дают обед. Вот таких «почему» и «отчего» у меня накопился целый сундук. Я и сама не понимаю, как возникает у меня такое множество вопросов.

У мамы и на этот раз не хватило терпения продолжать со мной разговор. Волей-неволей мне пришлось пересесть к стюардессе: так называется официантка в воздухе. Вот у ней хватило терпения, она в самом деле знала все и объясняла как надо. Я засыпала ее вопросами; казалось, ей ни за что не выбраться из этой кучи «почему» и «отчего». Но, глядишь, она и выбралась — отвечала коротко и легко. Мы здорово с ней подружились!

Как только наш самолет начал сбавлять высоту — об этом докладывали стрелки, — воцарилась тишина. Даже я замолчала.

Тут впервые я задумалась об Индии. Куда мы летим? Что нас ждет впереди? Как нас встретят? Какая земля в Индии, вкусна ли картошка, много ли крокодилов? Когда подумала обо всем этом, вдруг так защемило сердце, что и сказать не могу…

Если вам приходилось быть в деревенской бане, которую в ауле моей мамы почему-то называют черной, то нетрудно будет представить, какая жара встретила нас на аэродроме. Знойный воздух опалял лицо, сразу запершило в горле, просто нечем стало дышать.

Пока мы прошли небольшой путь от нашего «ТУ-104» до вокзала, у Мусы рубашка прилипла к спине.

Мы с Мусой впервые в жизни увидели столько чужих людей. Я начала озираться кругом, надеясь увидеть в этой толпе папино лицо. Но папы не было видно. Именно в эту минуту к нам подошел худощавый мужчина с длинной шеей. Сняв с головы широкополую соломенную шляпу, он вежливо улыбнулся.

— Все живы? — спросил он у нас на русском языке. — Если я не ошибаюсь, передо мной семья Шакирова?

Мама страшно обрадовалась.

— Да, вы не ошиблись, — сказала она, протягивая руку. — Простите, а вы кто будете?

— У Атнагула Шакировича страда, самая настоящая, — он перешел на новую площадь, начал монтировать буровую вышку. Ему никак нельзя отлучиться на большой срок. Зная, что я еду в командировку в Дели, он попросил меня встретить вас и довезти до места назначения. А я очень люблю встречать своих земляков.