Дочь пекаря - [27]

Реба надкусила шарик с солодовым молоком. А может, удивить Рики, приготовить жареного цыпленка, как мама готовит, подумала она и закинула в рот еще одно драже. Но любит ли Рики жареных цыплят, как мама готовит? Неизвестно. И неизвестно, что входит в рецепт помимо очевидного цыпленка. Ну а кроме того, нельзя же просто засунуть его в микроволновку. Реба глотнула вина и закрыла буфет. Нет, невкусный ужин только все усугубит.

Она поднялась, стянула с себя одежду и улеглась в ванну. Горячая вода смыла с ладоней голубую и розовую сахарную пудру. Груди закачались и стали как будто больше, но и бедра, и живот тоже зрительно увеличились. Реба решила, что это справедливо. Она поставила бокал на край ванны и окунулась поглубже, одни глаза над водой. На поверхности призраком заплясал пар. Цепочка искрилась в воде. Реба покачала кольцо, как маятник гипнотизера.

– Не сиди под яблоней[29], – промурлыкала она себе под нос.

Она вообразила Элси, разодетую для нацистского рождественского бала. Среди наци, сказала Элси, встречались «неплохие люди». Неплохие нацисты? Это не оксюморон?

– Похоже, у некоторых был хороший денек, – сказал Рики, заглядывая в ванную.

Кольцо с плеском упало в воду. Реба подтянула колени к груди.

– А я и не слышала, как ты вошел.

Он сел на край ванны.

– Приятно видеть тебя…

– Еще бы не приятно. Все парни любят голых телочек.

Она обхватила колени руками. Рики поправил мокрую прядь волос, прилипшую к ее щеке.

– Это, конечно, правда, но я хотел сказать «счастливой». Рад видеть тебя счастливой.

Он принес с собой металлический ноябрьский холод. Кожа у Ребы покрылась мурашками. Она подвинула ноги к горячей струе из-под крана. Пальцы защипало. Реба протянула Рики бокал:

– Вот, балуюсь тут стариком шардоне.

– Я пас. Трудный денек выдался. – Он зевнул. – Арестовал молодую мамочку с двумя детьми. Нашел их на Юго-Западе. Звонила местная – какая-то дама из Северной Каролины.

– У них хорошая свинина. Ты когда-нибудь ел тамошнее барбекю? Вообще не похоже на техасское. Больше соуса, меньше дыма, – сказала Реба, пытаясь сменить тему. Рики каждый день приходил с новой душещипательной историей, а ей не хотелось грузиться на ночь глядя.

– Дети так испугались, – продолжал Рики. – Она ведь все отдала, чтоб ее перебросили. – Он покачал головой. – Ей-богу, дико жаль, что пришлось их отправить обратно.

Реба дотронулась ногой до крана.

– Это твоя работа. Для блага нашей страны. – Он ей сам сто раз это говорил.

– Знаю. Но в последнее время… – Он потер жилку на переносице. – Сейчас не то что два года назад. Раньше приезжали мужики, делали деньги – и обратно. А теперь семьи. Женщины с детьми. Они правда такие же, как я и ты. Просто родились не на той стороне реки.

– Ничего они не такие же. – Она села чересчур поспешно, и вода плеснула через край. – Ты американец, окончил колледж. Они – нелегалы, нарушили закон. Почему это ты – такой же? Тебе надо как-то… я не знаю… эмоционально дистанцироваться. Как я – от тех, кого интервьюирую. Я работать не смогу, если буду за всех переживать. – Соски на холоде затвердели, и Реба снова погрузилась в воду.

Из крана капало. Она глотнула вина.

Когда-то она писала статью об иммиграционном законодательстве. Тогда она, между прочим, и встретила Рики; и разве не его голос на диктофоне сообщал, что закон ни для кого не делает исключений? Он всегда видел мир черно-белым, и в этом была приятная надежность. А теперь Рики вдруг различает оттенки серого. Это неуютно.

– Надо немножко отстраниться. Нельзя все так близко к сердцу, – продолжала она. – В конечном счете тебе же оказывается хуже. По моему опыту – точно. – Она налила жидкого мыла на розовую губку. – Потри спинку.

Он взял губку.

– Это наивно, если не сказать бездушно, а?

Она развела руками айсберги пузырей.

– Но это правда.

– Да ну? – Он кругами потер ей плечи. – А мне кажется, это страх. Когда отгораживаешься от людей заборами, выходит больше вреда, чем пользы. Каждому из нас кто-то нужен, Реба.

– Строишь благородного ковбоя. – Она повернулась, чтоб ему было удобнее тереть. – Конечно, каждому кто-то нужен, но это не значит, что их героем должен быть ты. – Она сглотнула комок в горле.

В глубине души она хотела, чтобы все было просто, как в финале вестерна: верхом, навстречу закату, без страха и разочарования, – но она давным-давно выучила, что доверие штука хрупкая. На фоне заката – герой. А при свете лампы в гостиной все тускнеет.

– Я бы, может, и хотел. – Рики обмакнул мочалку в воду и выжал Ребе на спину.

– Тогда ты выбрал не ту профессию. – Реба сделала глубокий выдох и забрала губку. Ей не хотелось разжевывать. Не было сил. Сменим тему. – Сегодня брала интервью у той немецкой дамы в пекарне. – Реба потерла лодыжки. – Она мне рассказала, что во время войны гуляла с нацистом.

Рики подался назад:

– Она нацистка?

– Сейчас точно нет. Насчет тогда – не уверена. – Ты или расист или не расист, середины тут нет. Вот таким она его знала.

– Середины нет, – повторила она, но прозвучало как вопрос.

Рики повернул ее лицом к себе и твердо сказал:

– Нет.

– Ну да, согласна, – кивнула она. В голове клубилось тепло. – Но своих ведь всегда ценишь выше чужих?