Дочь колдуньи - [21]

— Когда твой отец впервые явился в Биллерику, он привез с собой оспу. И сомнительное прошлое.

— Мой отец ничуть не хуже других, — ответила я, чувствуя, как мое сердце сковывает черный лед ненависти.

В эту минуту я подумала, не это ли имел в виду дядя, когда говорил, что у моего отца руки в крови.

Аллен нагнулся, и наши глаза встретились.

— Похоже, он считает себя лучше других, ведь бабушкин-то дом он прибрал к рукам.

Если бы я была мальчишкой, то бросила бы семя дьяволу и врезала бы кузену по носу.

Дядя положил руку Аллену на плечо и сказал:

— Не забывай, что Сара — член нашей семьи и, пока она здесь, мы должны стараться проявлять милосердие.

Но дядя ничего не сказал в защиту отца, и его смутная улыбка в клубах дыма ранила меня сильнее, чем любые оскорбления.

Позже я лежала в постели спиной к Маргарет, злобствуя и негодуя, пока она не упросила меня повернуться к ней лицом.

— Не злись, кузина, — сказала она. — Ты полюбишь моего брата так же, как я его люблю, когда узнаешь его лучше. Ты полюбишь его так же, как я люблю тебя.

Я склонила голову ей на грудь. Не оттого, что хотела спать, а потому, что пыталась укрыться от мысли, от которой у меня пылало лицо. Я желала, я молилась о том, чтобы остаться сиротой и не покидать дом кузины никогда. Чтобы Роджер стал мне отцом, Мэри — матерью, а Маргарет — дорогой моему сердцу сестрой. Господь, должно быть, проклял меня тогда за эти мысли, ибо на следующий день за мной приехал отец.

На следующий день мы с Маргарет возвращались из амбара в обнимку, нежась в бледных лучах солнца, которое то появлялось из-за серо-голубых туч, то пряталось снова. Мы склонились над раскисшей землей, чтобы рассмотреть росточки луковок, которые пробивались сквозь тающий снег. Весна взялась дружно, и воздух пах остро, как в кузнице. Всякий раз, когда наступает ранняя весна, мне вспоминается моя кузина, купающаяся в ласковых солнечных лучах, с улыбкой на милом лице, а позади нее несутся тучи.

Сначала я не узнала отца. Вошла в общую комнату и увидела за столом какого-то гиганта. Тетушка сидела напротив, обхватив голову руками. Она громко всхлипывала, а дядя стоял позади, положив руки ей на плечи. Когда я вошла, гигант обернулся, но ничего не сказал. Первой заговорила Маргарет. Только тогда до меня дошло, что это мой отец.

— Дядя, что случилось?

Она взяла меня за руку и больно сжала. Дядя Роджер попросил меня подойти поближе. Я ступала мелкими шажочками, стараясь увеличить расстояние и продлить время, прежде чем услышу то, что слышать не желала.

Отец не отрываясь смотрел на колени.

— Твоя бабушка умерла, — сказал он.

— А Том, а Эндрю, а Ричард?

Я зажала уши руками, чтобы не слышать ответа.

— Они все живы.

— И что, я теперь должна уехать?

Я не спросила о матери, и это заметили все, кроме меня.

— Карантин снят. Пора вам с Ханной возвращаться домой. Поедем, как стемнеет.

Маргарет отвела меня в нашу комнату, где я пролежала на кровати, пока не настало время ехать. Она шептала мне снова и снова, что ничто не может нас разлучить. Что она навечно останется сестрой моего сердца. Тетушка собрала узел с одеждой и едой в дорогу. Пообещала, что они приедут в Андовер весной, но меня это не утешало. Ханна вопила и извивалась, и ее пришлось силой вырывать из тетушкиных рук. Мне кажется, расставание с Ханной было для тети более тяжелым испытанием, чем смерть ее матери. Еще в пеленках Ханна была тихой и спокойной, будто чувствовала с самого начала, что мать не переносит жалобы и капризы. В семье Тутейкеров сестра узнала ласку и нежную заботу. Ее полюбил даже Генри, что подняло его в моих глазах и послужило примирению между нами. Скоро Ханну отошлют другим родственникам, и не все они будут к ней столь же добры. Именно из-за разлуки со своей настоящей матерью Ханна потом станет всего бояться и будет хвататься за других в поисках опоры.

Мы с Маргарет, уединившись напоследок, обменялись куклами. Она приподняла подол алой юбки своей куклы и показала, куда спрятала иголку. Ей хотелось, чтобы я продолжала учиться шить и не потеряла сноровку. Сидя в телеге, я смотрела, как Маргарет делается все меньше и меньше, пока не стала размером с куклу, которую я держала в руках.

— Твоя мать жива, — проговорил отец, сажая меня в телегу.

Я стиснула зубы и отвернулась, чтобы он не подумал, будто эта новость меня обрадовала. Я возвращалась в холодный дом, не зная, когда снова увижусь с кузиной. Я сжала куклу и почувствовала, как уколола палец иголкой.

Иголка — такой маленький хрупкий предмет. Ее легко сломать. Она удерживает лишь одну тоненькую нить. Но если иголка остра, ею можно проткнуть самую грубую ткань. Если вдеть в нее длинную нить и стежок за стежком протыкать парусину, можно сшить парус и переплыть на корабле океан. Подобным же образом острый язык сплетника при помощи тонкой нити слухов может сочинить историю, которую разнесет ветер. Повесь ее на мачту суеверий, и весь город будет объят страхом. Мне надо было увидеть в этом уколе знак. Но я была слишком мала, и ранка затянулась задолго до того, как мы прибыли в Андовер.

Я посмотрела на небо, но не увидела звезд. Их закрывали тучи, из которых много недель будет идти снег, пока зиме не наступит конец.