Дочь княжеская. Книга 1 - [62]

— Я отказываюсь, — сказала Хрийз уверенно.

— Вы хорошо подумали? — спросил патрульный.

— Да. Я отказываюсь. Учитель Несмеян Некрасов ничего не должен мне.

Ей приходилось задирать голову, чтобы смотреть капитану в лицо. Он был выше её намного.

— Услышано и засвидетельствовано, — отозвался моревич. — Но ему, — он кивнул на безмолствующего Несмеяна, — заплатить всё равно придётся.

И будто холодом окатило лицо, хотя солнце жарило почти по-летнему, а ветра не было вовсе. Патрульный ушёл, не оборачиваясь. Жуть от его присутствия развеялась.

Хрийз увидела, что учеников на площади больше нет ни одного. Несмеян отследил её взгляд и пояснил:

— Я отпустил их…

Хрийз кивнула. Правильно. К чему детям такие сцены?..

— Я снова вам должен, — тихо сказал учитель. — Моя дочь, она одна у меня. Боюсь потерять её. Всегда боялся.

— Не надо, — смутилась Хрийз. — Ничего вы мне не должны… А что Юфи? Она поправилась?

— Да, — ответил учитель. — Она поправилась.

Между ними повисло тихое молчание. Ветерок шевелил волосы, гладил щеки мягким бархатом. Единое на двоих горькое чувство связало и не отпускало, заставляя не смотреть друг на друга, не говорить, не прерывать звенящую птичьими голосами тишину…

А что можно каждый из них мог бы сказать ещё? Спасла дочку, единственное дитя, память и продолжение давно ушедшей за Грань любимой женщины. Какие слова найти для благодарности? Чем отблагодарить? Как? Если эта странная девочка сама отказалась от единственно возможной в подобных случаях компенсации.

А у Хрийз перед глазами стояла смешная оранжевая рожица Юфи. Выражение 'душа еле держится в теле' принимало совершенно неожиданный и страшный оборот. Так обычно говорят о доходягах, об изнурённых болезнью, увечных, дистрофиках. Но здесь, при внешне крепком и здоровом теле, страдала истощённая душа, которой недостало при рождении магической энергии. Как и почему — отдельный вопрос. Навряд ли отец и мать девочки этого сознательно хотели.

— Простите, — сказала Хрийз неловко, — мне нужно работать…

— Да, — кивнул он. — Но если вам нужна помощь…

— Нет, что вы, — почти испугалась она. — Ничего не надо! У меня всё есть…

Не деньги же просить у него. Не шубу. Ядовитый внутренний голос ехидно шепнул: 'проси сразу бриллианты, чего мелочиться!'

… то вы всегда можете обратиться ко мне, — закончил учитель.

— Хорошо, — сказала Хрийз. — Спасибо.

А про себя подумала: 'ни за что!' На том и расстались.

Вечером Хрийз листала книгу горца Ясеня, с трудом вникая в столбики имперского вендарика. Они постоянно перестраивались, менялись и картинки. Хрийз крепко подозревала наличие у книги собственного, не слишком лёгкого, норова. Книга позволяла увидеть только то, что выбирала для показа сама. Как, по какому критерию, почему, для чего, зачем — оставалось полной тайной. И спросить было не у кого. Не у Хафизы же спрашивать. Чего доброго, отберёт подарок, спрячет и отдаст только в день совершеннолетия! Кислая перспектива.

Хрийз закрыла книгу. Подошла к окну, стала смотреть на закат. Перистые, когтеобразные, облака затянули небо невесомым кружевом. Уходящее солнце поджигало их зеленоватым золотом.

Волны с шипением бросались на камни, разбиваясь в белую пену. Солнце светило отвесно, но уже не грело. Ветер трепал отросшие волосы, сдирал капюшон, швырял в лицо солёные брызги. Скалы со срезанными макушками, этакие каменные пеньки гигантского размера, неровными цепочками уходили в море, исчезая под водой. С них азартно ныряли мальчишки-моревичи, несмотря на то, что вода была холодной. Может, матери ещё надерут им за это уши или внесут ума в задние ворота посредством батиного ремня. Однако взбучка постигнет проказников ещё очень не скоро, аж вечером, и о расплате, ясен пень, никто не думает. Впрочем, о собственной шее не думают тоже.

Хотя кто и когда в таком возрасте думает о собственной шее?..

Вспомнились свои личные подвиги. Часто гостили у дальней родни, в Минводах. А там недалеко товарная станция… Минводы-Товарная… железнодорожные рельсы, запасные пути, старые вагоны…

Свистки локомотивов, перестук колёс, технические объявления по громкой связи… 'По пятому пути проследует состав, будьте внимательны'… Запах дизтоплива и неистребимых одуванчиков с вьюнками и молочаями, пролезающих сквозь щебень везде, где только можно.

Залезли в вагон-теплушку, играли в 'путешественников'. А вагон вдруг дёрнуло и покатило! Сразу растерялись, испугались, спрыгнуть не успели. Потом поезд разогнался и пошёл на огромной скорости, не тормозя, шёл весь вечер и почти всю ночь, — в неизвестность, в никуда, и страх разбавляло острым любопытством, и когда вагон наконец-то остановился, вместе с облегчением накатило внезапной грустью от того, что дорога закончилась.

Дорога закончилась в Армавире-Ростовском, за двести с лишним километров от Минвод. Назад добирались электричками, безбилетно, умирая от ужаса при виде контролёров, а дома родители сошли с ума — пропали дети. И когда дети наконец-то явились, чумазые, голодные, но невредимые, эмоции выплеснулись через край.

Хрийз невольно коснулась ладонью заднего места. Сидеть не могла несколько дней, да. Мальчишкам влетело ещё больше. Потому что старшие. И потому что — будущие мужчины.