Дочь генерального секретаря - [51]

Изнеможения.

Опускаясь, она вытаскивает из-под себя газеты - местные, со вчерашним известием. Сил нет не только читать - отложить...

Закрывая глаза и откидываясь, она видит "красный пояс" столицы изгнанников этого мира, где в бетонной коробке, вместе со всем этим домом дрожащей от подходящих снаружи к заправке рефрижераторов, они, все четверо, попеременно всовывая руки, поедают оливки из темно-зеленой, с тусклым золотом банки, а он, как всегда возникающий из ниоткуда и снова туда уходящий (капли, стекая, блестят на плаще), с увлечением, как настоящий, постоянный отец, рассказывает им, галчатам, по тогдашним документам, детям овдовевшей Мте Durand (почерпнутой, возмож-но, коммунистами для матери из самоучителя Lе Francais Accelere*, рассказывает про деревья в Андалузии, еще завезенные древними греками - что с виду они жестяные. И как шумят, когда на склонах ветер. И что свежие плоды их с консервированными ничего общего, дети мои, не имеют.

* "Ускоренный курс французского" (фр.)

"Они терпкие и даже горькие..."

Оливки.

Церковная золотистость тягучего масла из канистр, которые посылались потом ей с оказией на другую окраину Европы - где все обрывалось...

Противоположную.

Где в сознании стынет пятно.

Где все еще правит часть целого - партия. Та же, которая здесь находилась под запретом, когда Инеc впервые решились отправить "вовнутрь".

С ребенком.

А куда было их девать в судьбоносный момент?

Замызганные стекла вокзала Аустерлиц процеживают предзакатное солнце. Гомес, готовый разорвать любого, обеспечивает тылы, а мать, смущенно сунув деньги в задний карман ее джинсов, напоследок проверяет - как товарища, убывающего в тыл врага:

- Как тебя зовут?

- Эсперанса.

- Фамилия? - И поскольку у испанцев не только отца, но и матери тоже: - Вторая? Правильно. Где ты живешь?

Координаты Эсперансы, занесенной на этот раз почему-то в Осло, она вспоминает с запинкой:

- A3... Neuberggatten?

Мать говорит:

- Паспорт возьмешь в туалет, повторишь еще раз. Перед проверкой расслабь лицевые мускулы. И не волнуйся.

Поднимаясь в вагон, она ощущает, как поправилась после Москвы. Темные волосы восстано-вили свой блеск и завились колечками. Отражаясь в стеклах дверей, она чем-то напоминает себе героиню "Последнего танго в Париже".

Поезд набит испанцами и багажом.

Это "алеманес" - возвращенцы из Германии.

- Que bonita!* Тебя Ньевес зовут?

* Какая красавица! (исп.)

Конспиративно держа язык за зубами, трехлетняя Анастасия энергично мотает головой.

Купе загромождают картонки с надписью Telefunken: один нам, другой родителям, а везет нелегально, сразу ей сообщает соседка. "Зубы детям вылечили бесплатно, школа была хорошая", - рассказывает она о чужбине, а муж, вправляя за спину нейлоновую рубашку, засученную на могучих руках, то и дело выходит:

- Когда же граница?

Он пристает к проводнику. Курит одну за одной. И потеет.

- Не терпится... Телевизоры, боишься, отберут?

Из коридора отмашка:

- Женщина! Вам не понять...

После Бордо все едят из немецких газет очень скучного вида. Анастасия ест с ними. Но не она: "Нет, спасибо. Я действительно... Правда..."

А про себя, как заело пластинку:

Эсперанса. Эсперанса.

Сводит кишечник. Но, не спрашивая ничего, и те и другие - фуражки приплюснуты - возвращают ей в руки фальшивку. Липу зеленую. С золотым орлом-стервятником, этак по-матерински, наседкой, клушей прикрывающим герб средневековой сложности. Королевство. Вот так и бросает всю жизнь - из крайности в другую.

Единое, Великое, Свободное.

Espana.

Родина? Новая фаза деперсонализации?

Как бы то ни было, мы уже в брюхе. Внутри. Непрерывную плавность дороги сменяют за Ируном стыки, тычки и толчки, под которым возвращенец по имени Тимотео, засыпая мгновенно, начинает храпеть. Блаженство на гладком и чернеющем от щетины лице.

- Чему радуется? Работы нет, все там нищие, злые. Не знаю, как будем жить дома... У вас есть профессия?

- Переводчица, - отвечает она, за свою пятилетку в Москве проработавшая ровно неделю до того, как оказано было доверие - переводить Генерального секретаря.

- Не в Испании живете?

- В Норвегии.

- То-то девочка... Снег. А глаза наши. К родителям едете?

- К отцу.

На заре за окнами невероятная земля.

Желтая, красная.

Африка начинается за Пиренеями. Так сказал Теофиль Готье, и Монтерлан с ним всецело согласен - в купленном вместо путеводителя только что изданном NRF томике ранней прозы. Coups de soleil - "Удары солнца". Она получает свой первый...

Но выдерживая хроматические насилия, глаза начинают слезиться.

Горло сводит.

Сверкающие от бриолина их черные волосы зачесаны назад, белые рубашки, широченные брюки, руки в карманах по локоть - хулиганы с окраины, черт им не брат - а посреди двадцатилетний Висенте. Изломанный снимок с фигурным обрезом ей показал старичок, который явился с огромным альбомом и ко всем приставал, пока не нашел ветерана-одногодка. Сквозь толпу с их дивана доносилось:

- Август Тридцать Седьмого, Бельчите? А помнишь? До сих пор в военной академии преподают... А Теруэль? А Эбро? Все-таки мы воевали не хуже. Нет, не умением нас, а числом...