Дочь фортуны - [4]

- Благодари, что мой брат и я, то есть мы оба несем за тебя ответственность. Сюда приходят оставлять ублюдков и брошенных малышей. Неужто и ты этого хочешь? Немая, девочка отрицательно помотала головой.

- Тогда уж лучше научиться играть на фортепьяно, как и подобает приличной девочке. Ты меня поняла?

Элиза, лишенная всякого таланта и благородства, училась играть лишь в силу дисциплины, выработанной за двенадцать лет, на протяжении которых мисс Роза устраивала музыкальные вечера. Она не потеряла сноровку, несмотря на длинные промежутки времени без тренировки. Спустя несколько лет могла вполне зарабатывать в сезонном публичном доме, что сделать так никогда и не пришло в голову мисс Розы, когда началось обучение девочки высокому искусству музыки.

Спустя многие годы, в один из этих неспешных вечеров попивая китайский чай и разговаривая со своим другом Тао Чьеном в ухоженном саду, которым они вдвоем и занимались, Элиза пришла к следующему выводу. Оказалось, что та бродячая англичанка была даже очень неплохой матерью, и испытывала к ней благодарность за бóльшую внутреннюю свободу, которой и пользовалась. Мама Фрезия была еще одной опорой в детстве. Она висела на ее широких черных юбках, разделяла ее занятия и заодно сбивала женщину с толку своими вопросами. Таким способом девочка заучила туземные легенды и мифы, умела расшифровывать знаки животных и поведение моря, распознавать привычки дỳхов и сообщения, что посылают человеку сны, а также готовить. Со своим удивительным обонянием она была способна определять ингредиенты пищи, мате и специи с закрытыми глазами и, так же, как она запоминала стихотворения, прекрасно помнила, как пустить все это в дело. Вскоре сложные блюда креольской кухни Мамы Фрезии и нежные кондитерские изделия мисс Розы перестали быть для нее тайной. Девочка обладала редким кулинарным призванием. В семь лет вполне была способна без всякого омерзения снять кожу с коровьего языка или вынуть внутренности из курицы, приготовить двадцать «кулебяк», не устав ни капельки. Еще могла совершенно, казалось, зря проводить время, луща бобы, пока, раскрывши рот, слушала жестокие туземные легенды Мамы Фрезии и ее красочные версии житий святых.

Роза со своим братом Джоном были неразлучны с детства. Зимой женщина занималась тем, что вязала жилеты и чулки для капитана, а он же, в свою очередь, старался из каждого путешествия привезти ей полные чемоданы подарков и объемные коробки с книгами; некоторые из них так и оставались в шкафу Розы, вечно запертом на ключ. Джереми, будучи хозяином дома и главой семьи, разрешалось читать корреспонденцию своей сестры, просматривать ее личный дневник и требовать копии ключей от ее мебели, однако же, склонности ко всему этому он никогда не проявлял. У Джереми и Розы сохранялись домашние отношения, основанные более на серьезности, чем на каких-то общих моментах, за исключением взаимозависимости, что временами напоминала им скрытую форму ненависти. Джереми обеспечивал различные нужды Розы, но не оплачивал ее капризы, как и не спрашивал, на какие средства та удовлетворяет свои прихоти, полагая, что обо всем печется Джон. Взамен она заправляла домом деловито и со вкусом, всегда правдоподобная в различных историях, с ним связанных, однако же, опуская в них мельчайшие детали. Определенно, женщина обладала хорошим вкусом и естественным изяществом, вносила великолепие в жизнь их обоих, и своим присутствием выказывала сопротивление распространенному в этих краях убеждению, гласившему о том, будто человек, не имевший семьи, самый что ни на есть бесстыдник.

- Природа мужчины дика; предназначение женщины – охранять моральные ценности и примерно себя вести, - утверждал Джереми Соммерс.

- Ай, братишка! Мы с тобой знаем, что моя натура еще более дикая, нежели твоя, - подтрунивала Роза.

Джекоб Тодд, рыжеволосый мужчина, с определенной харизмой и самым замечательным голосом проповедника, которого никогда не было слышно в этих краях, высадился с судна в Вальпараисо в 1843 году с грузом в триста экземпляров Библии на испанском языке. Его прибытие никого не удивило: это был лишь еще один миссионер из многих прочих, что расхаживали повсюду, проповедуя людям протестантскую веру. В его случае, однако же, путешествие представляло собой результат любопытства искателя приключений и никак не отражало религиозный пыл человека. Однажды среди многоразового хвастовства этого проныры чрезмерным количеством пива в теле, он заключил пари за игровым столом в лондонском клубе, что сможет продать экземпляры Библии в любой точке планеты. Друзья завязали ему глаза, крутанули глобус, и случайным образом палец нашего проныры упал на территорию королевства Испании, затерянном на самом краю мира, где о существовании жизни никто из этой веселой компании дружбанчиков даже и не подозревал. Вскоре обнаружилось, что карта эта сильно устарела. Колония получила свою независимость уже более трехсот лет назад. Теперь на этом месте значится гордая республика Чили, католическая страна, куда еще не дошли идеи протестантизма. Но пари-то уже заключено, отступать от которого он так просто не намерен. Это был холостой человек без каких-либо эмоциональных и профессиональных связей, и потому экстравагантность подобного путешествия тут же его и привлекла. Рассчитанный за три месяца добраться туда по двум океанам и еще за другие три обратно, проект оказался довольно правдоподобным. Приветствуемый громким возгласом своих друзей, которые предрекали ему несчастливый финал в лапах католиков той неведомой и дикой страны, и с финансовой поддержкой «Британского и иностранного библейского общества», которое помогло ему с книгами и достало билет, мужчина предпринял долгое морское путешествие на судне, взявшем курс в порт Вальпараисо. Вызов судьбе состоял в том, чтобы продать имеющиеся экземпляры Библии и вернуться спустя год с подписанной за каждую книгу квитанцией. В архивах библиотеки удалось прочесть письма знатных людей, моряков и торговцев, что бывали в Чили и описали деревню, где проживали метисы немногим более чем миллион душ и довольно необычную географию весьма впечатляющих гор, обрывистых берегов, плодородных долин, первозданных лесов и вечных льдов. У нее была возможность прослыть самой нетерпимой страной в вопросах религии всего американского континента, о чем можно сделать вывод по уверениям тех, кто ее посещал. Но, несмотря на это, добродетельные миссионеры всё пытались распространять протестантизм, даже не говоря ни слова на кастильском языке или на языке индейцев, прибывших с юга, чья территория представляла собой ряд островов. Некоторые умирали от голода, холода, или - о чем, собственно, подозревали - оказывались затравленными местными прихожанами. Не была лучшей и участь горожан. Гостеприимство, священное чувство чилийцев, свидетельствовало о большем, нежели религиозная нетерпимость, и из вежливости им разрешалось проповедовать, хотя и не в полную силу. Если и помогали байками о скупых протестантских пастырях, то это было в отношении тех, кто ходил на зрелища, развлекаясь своеобразием еретиков. Ничего из подобного не породило уныния в Джекобе Тодде, потому что пришел он не миссионером, а скорее как продавец Библии.