Дочь фортуны - [5]

В архивах библиотеки удалось узнать, что с тех пор, как страна получила свою независимость в 1810 году, Чили открыла свои порты иммигрантам, что ехали сюда в бесчисленном количестве и заселяли протяженную и узкую территорию, омываемую по всей длине Тихим океаном. Англичане быстро сколотили здесь капитал, став торговцами и судовладельцами, многие прибывали с семьями, и так и оставались. Внутри страны постепенно образовывалась небольшая нация со своими обычаями, обрядами, газетами, клубами, школами и больницами, и все это делалось настолько добросовестно, что издалека общая картина показалась бы весьма патриотичной.Они разместили свою военную миссию в Вальпараисо, чтобы держать под контролем морскую торговлю на Тихом океане. Вот так из бесперспективной деревушки бедняков и зарождалась Республика, и менее чем за двадцать лет превратилась в важный порт, куда доходили основательные парусные суда из Атлантического океана через мыс Горн, а позднее стали добираться и пароходы, идущие из Магелланова пролива.

Уставшему путешественнику было весьма приятно, когда впереди, пусть и неясно, взору открывался Вальпараисо. Было множество различных судов с флагами стран половины земного шара. Заснеженные вершины гор казались такими близкими, что складывалось впечатление, будто они натурально выступали над морем цвета синих чернил, от которого исходило невообразимое благоухание сирен. Джекоб Тодд никогда не придавал значения тому, что за внешним очертанием мира глубин находился целый город затонувших испанских парусных судов и скелетов патриотов, на щиколотках которых можно было разглядеть камни из каменоломни, что долго и тщательно исследовались солдатами Генерального Капитана. Судно стояло на якоре в бухте среди тысяч чаек, что возмущали воздух своими здоровенными крыльями и голодным гоготаньем. Бесчисленные лодки дрейфовали по волнам: некоторые, груженные огромными морскими угрями и морскими, еще живыми, окунями, отчаянно боролись с ветром. Вальпараисо, ему говорили, был торговым центром Тихого океана, в тамошних кладовых хранились металлы, овечья шерсть и шерсть альпака, злаки и кожи для мировых рынков. Некоторые из них перевозили пассажиров и груз парусных судов на материк. Если спускаться к пристани среди моряков, докеров, пассажиров, ослов и двуколок, можно наткнуться на город, расположенный амфитеатром, состоящим из прямых гор, такой же деревенский и грязный, как и многие приличные города Европы. Все это казалось каким-то архитектурным сумасбродством домов, то деревянных, то из необожженного кирпича, расположенных на узких улочках, которые малейший пожар мог сжечь дотла в считанные часы. Карета, запряженная двумя плохонькими лошадьми, довезла путника со всеми его сундуками и ящиками до Английской гостиницы. Дорога пролегала среди хорошо выстроенных вокруг площади зданий, пришлось миновать несколько церквей довольно основательной постройки и одноэтажные жилища, окруженные обширными садами и огородами. Насчитывалось около сотни яблонь, но вскоре обнаружилось, что город на вид весьма обманчив и представлял собой лабиринт переулков и проходов. Вдалеке неясно просматривался квартал рыбаков с выставленными навстречу сильным порывам морского ветра хижинами и сетями развешанными, словно огромные паутины. Еще дальше за ними находились плодородные поля, засеянные овощами и плодовыми деревьями. Колесили экипажи, такие же современные, как и в Лондоне, четырехместные открытые повозки, фиакры и кабриолеты, а также вереницы мулов, сопровождаемые детьми в лохмотьях, кареты, запряженные волами, - все это можно было наблюдать в самом центре города. По углам, монахи и монахини просили милостыню для бедных среди бродячих собак и совершенно беспорядочно перемещающихся кур. Также кое-где попадались женщины, нагруженные сумками и лукошками, со своими детьми, еле передвигающими ноги, разутыми, однако же, с черными накидками, покрывающими головы, и множество мужчин в сомбреро конической формы, сидящих на порогах или разговаривающих группами и вечно праздных.

Спустя час после высадки на берег, Джекоб Тодд уже сидел в элегантной гостиной Английского отеля, куря негритянские сигары, вывезенные из Каира, и листая британский, с устаревшими новостями, журнал. Временами благодарно вздыхал: по-видимому, проблем с адаптацией не наблюдалось, равно как и со своевременным взносом арендной платы, и он мог проживать с такими же удобствами, что и в Лондоне. Мужчина ждал, пока кто-то его обслужит, – казалось, в этих местах никто никуда не спешит, – и как раз в это время подошел Джон Соммерс, капитан парусного судна, на котором он и прибыл. Это был большой темноволосый человек со смуглой кожей, такой, которая идет на пошив обуви, что давало ему возможность хвастаться своим видом невыносимого пьянчуги, бабника, а также неутомимого картежника и игрока в домино. Между ними возникли хорошие дружеские отношения, и игра развлекала их все ночи напролет, что проводили на судне в открытом море, и занимала шумные, холодные дни, когда находились неподалеку от мыса Горн, где-то на юге. Джон Соммерс пришел в сопровождении бледного человека с модно подровненной бородкой и в черном одеянии с ног до головы, кого и представил как своего брата Джереми. Трудно было встретить двух столь разных людей. На вид Джон был здоровым и крепким, искренним, шумным и дружелюбным, тогда как внешность другого напоминала пойманный среди зимы призрак. Он был из тех, что редко где бывают и запомнить которых чрезвычайно трудно, потому как в повседневном окружении довольно маловато подобных типов, пришел к выводу Джекоб Тодд. Не ожидая приглашения, оба присоединились к его столику, ведя себя фамильярно, словно соотечественники на чужой земле. Наконец появилась служанка, и капитан Джон Соммерс заказал бутылку виски, в то время как его брат попросил чай на непонятной для англичан тарабарщине - так, видимо, было удобнее договориться с прислугой.