Дочь - [5]

Когда сестра Стеклоголовка обнаружила поблизости ужасного подвижного, она принялась испускать отчаянные импульсы.

— Что мне делать? Делать? Делать?

— Держись, сестрица, и надейся.

Подобный совет был равносилен тому, как если бы съесть холодную тушенку, но в данной ситуации он был единственным и лучшим из всех, что я могла бы дать. Я не стала напоминать ей, что ей бы следовало по моему примеру построить себе тройной панцирь и на увлекаться пустой болтовней с другими, стремясь приятно проводить время.

Олквей шнырял вокруг, пытаясь подкопаться под ее основание, покоившееся на твердой скальной породе, но потерпел неудачу. Зато ему удалось оторвать от стекла большой кусок в качестве образца. Обычно он заглатывал затем образец и удалялся прочь для окукливания. И прежде чем вернуться для новой атаки, он оставил бы в покое мою сестру на целый сезон. А она тем временем могла бы построить еще один слой панциря из какого-нибудь другого материала и расстроить замыслы чудовища еще на сезон.

Но, к несчастью для моей сестры, случилось так, что именно этот олквей последний раз лакомился Матерью, чья оболочка также была стеклянной. И в нем еще сохранились специфические органы, призванные расправляться с подобными силикатными смесями. Одним из таких органов являлся огромный твердый шар из какого-то вещества на конце чрезвычайно длинного хвоста. Другим была кислота для размягчения стекла. Смочив ею определенный участок, олквей принялся колотить шаром по панцирь моей сестры. незадолго до первого снегопада он взломал панцирь и добрался до плоти.

Ее отчаянные прерывистые импульсы и сигналы паники и страха до сих пор отзываются во мне нервной дрожью, когда я вспоминаю о них. Однако должна признать, что к моей реакции примешивалась доля презрения. Не думаю, что она хотя бы побеспокоилась внести в свое стекло окись бора. Если бы она поступила так, что тогда бы…

Что такое? Как ты смеешь перебивать меня?.. Ну, ладно, хорошо, я принимаю твои почтительные извинения. И впредь прошу не забываться, милочка. Что же касается того, что ты хотела узнать, то я дам позже описание тех веществ, которых Отец называл силикатами, окисью бора и тому подобное. После того, как закончу свой рассказ.

Итак, продолжаю: убийца, покончив со Стеклоголовкой, устремился с холма вниз по ее следу и до развилки следов. Там он встал перед выбором: идти по следу другой моей сестры или по моему. Он решил отправиться по ее следу. Модель его поведения осталась прежней. Как и в прошлый раз, он попытался подкопаться под нее, залез на нее, откусил ее импульс-стержни, а потом сжевал образец ее панциря.

Выпал снег. Олквей, словно тень, скользнул прочь и, выкопав яму, заполз в нее, чтобы переждать зиму.

Сестра Дубинноголовка отрастила себе другой стержень. Она ликовала: «Для него мой толстый панцирь оказался не по зубам! Ему никогда до меня не добраться!»

Ах, сестрица, если бы ты хоть что-то восприняла от Отца и не тратила бы столько времени на игры с другими Слизняшками! Тогда бы ты вспомнила, чему он тебя учил. Ты бы знала, что олквей, как и мы, отличается от других живых созданий. Большинству существ присущи функции, которые зависят от структуры их организмов. Но олквей, это мерзкое создание, имеет такую структуру организма, которая зависит от его функций.

Я не стала сообщать ей об этом и тем самым расстраивать ее. Теперь, когда олквей укрыл в своем теле образец ее панциря из целлюлозы, он находился в стадии окукливания вокруг него. Отец рассказывал мне, что некоторые членистоногие проходят в своем развитии несколько стадий — от яичка к личинке, от личинки к куколке, от куколки к взрослой особи. Когда в кокон окукливается, к примеру, гусеница, все ее тело разжижается, а ткани распадаются. Затем нечто преобразует эту кашицу в новое существо совершенно иного строения и с новыми функциями — в бабочку.

Бабочка, однако, никогда вновь не окукливается. А вот олквей способен окукливаться не один раз. Эта своеобразная способность отличает олквея от компании его членистоногих собратьев. Итак, когда он принимается за Мать, то откусывает кусочек от ее панциря и отправляется с ним спать. Скорчившись в своей норе, он, а вернее, его тело, в течение целого сезона грезит в дреме о проглоченном образце. Его ткани перестраиваются. Нетронутой остается лишь его нервная система, сохраняя таким образом память о своей индивидуальности и о его цели, когда он выберется из ямы.

Так и произошло. Выйдя из ямы, олквей удобно уселся на куполообразной верхушке сестры Дубинноголовки и вставил в дыру, оставшуюся от откушенного им импульс-стержня, свой видоизмененный яйцеклад. Я могла более или менее следить за ходом его атаки, так как ветры частенько дули в мою сторону и до меня доносились запахи тех химикалий, которые он вливал.

С помощью неизвестного раствора олквей превратил целлюлозу в мягкую массу, пропитал ее каким-то едким веществом, а затем стал поливать ее зловонной жидкостью, которая кипела и пузырилась. После того, как прекратилось яростное бурление, он снова смочил едким веществом все увеличивавшуюся выемку. Под конец он выдул вязкий раствор через трубку. Олквей повторил эту процедуру много раз.