Дочь - [51]
— Для тебя это станет изменением жизни. Там все происходит не спеша — что так приятно, — сказал я. Но это ничего не дало. Наверное, следовало рассердиться. Но мне было за ней не угнаться, в этой ссоре я плелся позади, потому что не принял ее аргументов.
— Нет! Голландия — пройденный этап. Не поеду, не хочу, не могу.
В голосе Сабины звучала только злость, никакого намека на юмор. Я не верил своим ушам: она была в ярости.
И не было сил отвечать ей тем же.
— Тебе не обязательно переезжать сразу, — сказал я. — Ты можешь сперва приехать ко мне в гости, начать потихоньку привыкать, потом я приеду к тебе, мы будем приезжать друг к другу: то я к тебе, то ты ко мне… Так ведь можно, правда? Разве не об этом мы говорили?
— А новый мир, разве ты не мечтал о новом мире? — процедила она сквозь зубы.
— Заткнись! — сказал я. Абсурдность ситуации завораживала. Но я, по крайней мере, испытывал отвращение к драке. — Другая жизнь — возможно. Но новый мир? Не многовато ли будет? Утопия какая-то. Не знаю, Сабина. Мне не так важно, где жить. Но что это за новый мир? И почему ты делаешь из него проблему? У меня тоже есть какая-то работа.
— В Голландии ты — издатель. Я думала, ты хочешь писать.
— Я не могу писать. Разве я тебе не говорил? Подумай о Сэме! Я обещал издать его книгу.
— Если она хороша, и без тебя найдется издатель. Сэм должен оставаться здесь, с Анной.
Это ее непокорность так проявляется? Все дело в этом?
— Господи, Сабина, — сказал я. — Так нельзя. Разве ты не хочешь ему хоть чуть-чуть помочь? — Она промолчала. — Сабина! У меня тоже перед Сэмом какие-то обязательства. Ты ведь его любишь? Неужели, черт побери, я не могу раз в жизни заняться делом, а не всякой ерундой?
— Можешь сразу сказать, что не хочешь продолжать наши отношения.
— Господи, ну пожалуйста, не неси чушь! Ты ведь знаешь, что это не так! Я хочу тебя, я хочу быть с тобой… Но не могу же я в одну неделю перевернуть всю свою жизнь! Может быть, сперва обдумаем, как нам все устроить? Я готов ездить к тебе. А ты?
Она молча нажала на кнопку, увеличивая громкость музыки.
И молчала до самого конца поездки. Я тоже молчал. Я не знал, что ей еще сказать.
Сабина высадила меня у отеля.
— Я еду домой, — сказала она. — Ты можешь все как следует обдумать.
Я легонько хлопнул ее по спине, погладил по руке, чтобы она расслабилась. Вряд ли тут что-то серьезное. Так я считал.
Она не отреагировала.
— Созвонимся завтра, — сказала она.
Наверное, у меня было удивленное лицо. Я просто обалдел, мне было жутко обидно, похоже, меня пытались надуть. Я разозлился. И должно быть, подумал: вали отсюда, шантажистка. Но тут же запаниковал.
Я хотел что-то сказать, Сабина меня опередила.
— Не вздумай схитрить и появиться сегодня вечером. Я этого не хочу. Я должна все обдумать — одна.
То, как она это сказала, успокоило меня. Очевидно, именно это я надеялся услышать.
Выйдя из машины, я направился к дверям отеля. Сабина крикнула мне вслед:
— Пока, Макс! Я тебя люблю. Не беспокойся. Потерпи немного, завтра вечером поговорим! Пока!
Через мгновение она рванула с места. И, высунув в окошко руку, помахала мне.
Это было последнее, что я увидел.
Проблемы личного характера: именно так любит выражаться Якоб, но теперь я и сам так заговорил. Хуже того: именно это со мной случилось. Для меня это непереносимее, чем для других. Но у меня нет выбора. Я должен соблюдать формальности, не проясняя ситуации.
— Скажи же что-нибудь.
— Но ты засел в Лос-Анджелесе! Каким образом я могу это объяснить? Ты и сам мне ничего не объяснил. Ты болен? У тебя депрессия, о которой ты не хочешь говорить с дирекцией?
С чего это Якоб так наглеет? Я пока еще, черт побери, его начальник!
— Думаю, последней формулировки пока достаточно. Через несколько дней я буду знать больше. И тогда свяжусь с Еруном напрямую.
Ерун был директором концерна, в который мы входили. До сих пор мне не приходило в голову посвящать его в дела моего издательства. Пусть это останется «проблемами личного характера».
Я знал, что веду себя, как страус. Это не могло продолжаться слишком долго. Был уже конец января, и мое отсутствие в Голландии, судя по телефонным звонкам оттуда, с каждым днем делалось ощутимее. То, что я до сих пор сижу в Калифорнии, становилось все труднее объяснить. Задавались вопросы, росла паника из-за незавершенных дел, и, наконец, я услышал то, что сказал Якоб: «Так Дальше Не Может Продолжаться».
— Я пока ничего не говорил Еруну, но я волнуюсь, Макс. Пора сдавать в печать летний каталог, пора заказывать обложки для романов Краута, Ла Трене и Марайки Бодемфаар. Не могу же я продолжать общаться с тобой по факсу и сдерживать остальных. Появились новые авторы, которых я хочу тебе представить, чьи книги тебе надо прочесть… Я схожу с ума от разницы во времени, а что делать с новогодним приемом? Я его откладываю, откладываю, и уже январь кончается! Ты просто обязан вернуться!
Мне было приятно, что Якоб больше не упоминал среди накопившихся срочных дел книгу Сэма. Этот очевидный вопрос уже задавался много раз. И вопрос о будущей серии, которая включала полуисторические, полулитературные мемуары голландских евреев, уехавших в эмиграцию, план этой серии я так и не составил.
Как и в первой книге трилогии «Предназначение», авторская, личная интонация придаёт историческому по существу повествованию характер душевной исповеди. Эффект переноса читателя в описываемую эпоху разителен, впечатляющ – пятидесятые годы, неизвестные нынешнему поколению, становятся близкими, понятными, важными в осознании протяжённого во времени понятия Родина. Поэтические включения в прозаический текст и в целом поэтическая структура книги «На дороге стоит – дороги спрашивает» воспринимаеются как яркая характеристическая черта пятидесятых годов, в которых себя в полной мере делами, свершениями, проявили как физики, так и лирики.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повести и рассказы молодого петербургского писателя Антона Задорожного, вошедшие в эту книгу, раскрывают современное состояние готической прозы в авторском понимании этого жанра. Произведения написаны в период с 2011 по 2014 год на стыке психологического реализма, мистики и постмодерна и затрагивают социально заостренные темы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Улица Сервантеса» – художественная реконструкция наполненной удивительными событиями жизни Мигеля де Сервантеса Сааведра, история создания великого романа о Рыцаре Печального Образа, а также разгадка тайны появления фальшивого «Дон Кихота»…Молодой Мигель серьезно ранит соперника во время карточной ссоры, бежит из Мадрида и скрывается от властей, странствуя с бродячей театральной труппой. Позже идет служить в армию и отличается в сражении с турками под Лепанто, получив ранение, навсегда лишившее движения его левую руку.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.