Дочь - [53]

Когда солнце полностью погрузилось в океан, последние его лучи окрасили все вокруг в розовый цвет, и автомобили с горящими фарами помчались в быстро сгущающейся тьме по набережной, как вспугнутые звери, я понял, что главная ценность такого ежедневного аттракциона, как заход солнца, состоит в том, что, повторяясь снова и снова, он всякий раз — уникальное событие, величественная красота которого убеждает нас в том, что и мы должны всякий раз стремиться к тому, чтобы сделать свое дело лучше, чем прежде.

Для таких людей, как я, не существует ни комфорта, ни прощения. Мы слишком часто ошибаемся.

55

В десять минут шестого я добрался до Сабины. Ее машины не было на стоянке. Впервые за весь день мои дурные предчувствия обрели почву под ногами. Я почувствовал почти облегчение оттого, что можно было начинать волноваться.

Записка лежала на низком мексиканском столике. Начало подчеркнуто толстым красным фломастером: ДЛЯ МАКСА. Аккуратно прибранная комната. Гуру не было. Огненно-красный кофр тоже исчез. И полочки в ванной опустели.

Я подобрал письмо и сунул в карман. Я не собирался его читать. С меня было довольно. Я вышел из дому и поехал к себе в отель. Самолетов сегодня больше не было, я навел справки. У меня в холодильнике стояла бутылка водки. Ровно в двенадцать я спустил письмо в унитаз и налил себе первую рюмку.

56

Существуют ругательства настолько отвратительные, что я никогда их не использовал в отношении женщин. После седьмой рюмки они начали вылетать у меня изо рта, громкие и грубые, словно я был героем боевика. Потом я утомился, и мне сделалось дурно. Меня мучила все та же старая загадка: как мог кто-то, кого я так хорошо знаю, при ком жизнь становится совершенно другой, течет быстрее, проще, реальнее, напряженнее, — как мог этот человек бросить меня?

— Пусть все катится к чертовой матери, — громко сказал я. Я не испытывал ненависти к ней. Я ощущал усталость и опустошенность. Мне больше уже ничего не хотелось.

Я знал, что буду ждать ее звонка.

57

Потом я едва не бился головой о стену, потому что не осмотрел внимательно дом Сабины вместо того, чтобы бежать из него, как закомплексованный подросток. Я мог бы найти хоть какие-то намеки на то, почему случилось то, что случилось.

Я додумался, что надо вернуться туда, только второго января, но в доме уже жил чужой человек. Он заявил, что снял дом через актерскую гильдию, которая сдает дома уезжающих на время актеров и других лиц со всей мебелью и прочим.

Сабина всегда сдает свой дом, когда уезжает за границу, сказала мне довольно противная дама из этого клуба, когда я туда позвонил. Нет, к сожалению, она не может мне сказать, на сколько времени сдан дом, но не меньше чем на три месяца. Ясно: не стоит ожидать, что она скоро вернется. Только я почему-то не хотел в это верить.

58

Все, что происходило потом, можно описать одним словом: летаргия. Книга Сэма лежала в моем номере, в коробке с логотипом «Кинко», но Сэм продолжал повторять, что он не может и не хочет говорить о ней, и я к ней не прикасался. Мне и самому не очень хотелось ее трогать. Из-за нее я слишком много думал о Сабине.

Сэм жутко расстроился из-за того, что Сабина оборвала все контакты с ним и ничего не сказала о его книге. Но он сказал мне об этом только через две недели, а сперва вел себя так, словно ничего особенного не случилось.

Я знал, что это неправда, и сказал ему об этом. Всякий мог видеть, что у него сердце надрывается от страха и тоски. Я успел достаточно хорошо узнать его и видел, что ему тяжело не меньше, чем мне, — если не больше. Его обычная веселость исчезла. Он разом постарел, и юмор его превратился в ипохондрическое брюзжание.

В каком-то смысле счастьем было то, что Сэму приходилось заботиться об Анне. Ей постепенно становилось лучше, хотя она не продвинулась дальше произнесения непонятных звуков. Зато теперь намного лучше управлялась с карандашом и могла написать Сэму все, что хотела.

Через десять дней она уже смогла вернуться домой. К счастью, им удалось найти помощницу, толстую опытную медсестру-негритянку, так что теперь Сэм мог иногда отлучаться из дому, но только на короткое время: Анне становилось хуже, если она долго его не видела. Впрочем, в этом не было нужды. Теперь, когда книга была закончена, а Сабина исчезла, пропали важнейшие причины, по которым он нуждался в собственной студии.

59

Якоб звонил все чаще. Наконец к телефону подошел Ерун, и разговор с ним был нелегким. Очевидно, я достиг уровня, на котором мое соскальзывание в пропасть стало заметно всем. Внешний мир все сильнее вмешивался в мое существование. И я понял, что вошел в зону риска. Это могло бы разбудить меня.

Но чтобы окончательно проснуться, потребовалась встряска посильнее.

После почти трех недель апатии Сэм пригласил меня в свою студию. Там он рассказал, как ему видится будущее. Он больше не хочет, сказал он, демонстрировать миру свое прошлое. Он считает, что совершил ошибку. Он сам придумал эту книгу, но теперь не понимает, как ему могла прийти в голову такая идиотская идея.

Кроме того, добавил он, если бы Сабине понравилась книга, она, несмотря на ссору со мной, конечно, связалась бы с ним. Ясно, что она разочаровалась в нем и его книге и сбежала, чтобы не говорить ему об этом.