Дочь - [50]
На ее лице появилась невеселая улыбка.
— «Долгий путь до The Milky Way[45]», — прочитала она. — О…
Они стояли у стола в заполненном людьми ресторане. Сэм заговорил, глядя на нее:
— Сабина, ты, конечно, не знаешь, как долго я готовился к этой минуте… хотя сегодня все совсем не так, как я планировал, — Анна в больнице… — Его голос дрогнул. — Но, честно говоря, милая моя Сабина, все началось с тебя. Для тебя я проделал мой длинный жизненный путь еще раз. Без твоей любознательности эта книга, скорее всего, никогда бы не появилась. Жаль, что для того, чтобы ее начать, мне пришлось заболеть… — Сабина испуганно смотрела на него. — Я должен был написать эту книгу… — Он помолчал. — Может быть, сядем?
Сабина нервно рассмеялась. Они сели одновременно. Она взяла его за руку. У меня на минуту возникло чувство ревности, но Сэм выглядел таким несчастным, что я засомневался в своих невероятных умозаключениях. Похоже, я все это придумал.
— Господи, Сэм, я не подозревала, что это… что это так далеко зашло. Я думала, что… Что ты имеешь в виду, когда говоришь о моих давних расспросах?
Сэм молчал. Улыбка на его губах была едва заметной, казалось, из уважения к важности момента. Но когда он снова заговорил, то оказалось, что он вряд ли слышал, о чем она его спросила. В его голосе не было иронии — он звучал торжественно:
— Поэтому я передаю эту книгу тебе, моя упрямая интервьюерша. Четыре года работы, Сабина, четыре года тяжелой работы, и — я не могу сказать иначе — в этой рукописи вся моя жизнь! Не меньше! Я хотел… Я посвятил ее тебе, Сабина.
Он поднялся и, склонившись, обнял ее. Я услышал, что она всхлипнула, когда он на секунду спрятал лицо в ее волосах.
От неловкости я едва не начал аплодировать, но сразу опомнился, поднялся и пожал Сэму руку. Сабина осталась сидеть. Она глядела на Сэма без выражения, с безжизненной улыбкой на лице.
— Я думала… — сказала она, — ведь это твоя великая книга о Голливуде? Тогда она должна быть посвящена Анне?
— Конечно, и Анне тоже!
— Нет. Анне, и Лиз, и Бену, и Максу, всем? Ее нельзя посвящать мне одной.
Она говорила тонким голосом, словно собиралась заплакать. Или засмеяться? На ее лице ничего нельзя было прочесть, но, кажется, Сэм что-то заметил.
Он ответил коротко:
— Конечно, всем. Это для всех, но я отдаю ее тебе. Ты знаешь почему.
Сабина испугалась. Она неловко вытащила рукопись из коробки и прижала к груди.
— Спасибо, Сэм. Боже… Я так рада за тебя… И ужасно благодарна, я сразу начну читать. Я удивлена, польщена… Сэм?
Он посмотрел на нее, очень внимательно:
— Да? Я думал, я надеялся, что ты будешь довольна… Ты рада? За меня?
Она кивнула:
— Конечно, я рада, очень рада! — Обняв его, она посмотрела ему в глаза, потом взяла за плечи. — Я правда рада. Только… такая невероятная неожиданность!
— Я прочитаю ее в Голландии, Сэм, когда вернусь. Хорошо?
— Мы об этом уже договорились.
Я смотрел на Сабину. Она казалась мне невероятно красивой. Но когда я коснулся ее руки под столом, она мягко меня оттолкнула.
Обед вышел праздничным, когда мы высадили Сэма у дверей больницы, Сабина поцеловала его в губы. Она сказала:
— До свидания, дорогой Сэм, ты герой, я горжусь тобой! Спасибо за все. Я благодарна тебе за все!
И расплакалась, впервые за вечер.
Я не нашел в этом ничего странного, я даже не расстроился.
Если я правильно помню, на обратном пути Сабина вела себя несколько агрессивно. Радио было настроено на рок-н-ролл и орало вовсю. Может быть, именно эта музыка помогла мне почувствовать ее душевный настрой.
О книге Сэма мы не говорили, хотя я прямо в машине начал ее просматривать.
Да, еще я сказал:
— Умираю от любопытства.
Она покачивалась и встряхивала головой в такт музыке. Вид у нее был озорной. Ясно было, что она не хочет об этом говорить. Заговорила она минут через десять.
— Что же теперь будет? — Она кричала, перекрывая шум музыки. — Ты и я, что с нами будет? Я здесь, ты там… А между нами целый мир…
Она просто сбила меня с ног.
— Разве это трудно устроить? Либо ты переедешь в Голландию, либо я найду себе здесь какую-то работу. Что-нибудь придумаем.
Мне тоже, помимо воли, приходилось кричать.
Она иронически приподняла брови:
— Мы что-нибудь придумаем? Год почти кончился. Все должно быть решено прежде, чем кончится год, иначе все пойдет неправильно.
Я приглушил радио.
— Что?
— Год кончается.
— Ну и что?
— Я хочу, чтобы ты сделал выбор.
Я считал, что уже сделал выбор.
— Не морочь себе голову, — сказал я.
— К концу года я должна знать, что и как будет.
— Это ведь не только от меня зависит?
— Но ты можешь остаться здесь? Или нам надо переехать. Скажи только, куда заказать билеты: в Шанхай или в Сингапур, в Пекин, Мексику? Ну как, Макс? Что ты об этом думаешь?
Что-то неприятное было в тоне, которым это говорилось. Ни энтузиазма, ни игривости, одна злость. И нетерпение.
— Если мы должны ехать, то почему не в Европу? Не в Голландию?
Я понимал, как жалко прозвучало название этого скучного, безопасного места, но именно туда мне хотелось сейчас больше всего.
— Главное, чтобы тебе было хорошо, да? Ничего не надо менять. Но я не согласна, я хорошо знаю Голландию. Слишком сырая, слишком холодная, слишком маленькая, — парировала Сабина.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.