Дочь - [48]
Пространство обернулось временем, время — пространством.
К тридцатому декабря у меня пропало желание торопиться. В сознании стали неясно вырисовываться новые возможности. Можно сказать, постепенно, но отчетливо развивалось неприятие того мира, который ждал меня дома; никогда он не выглядел таким абстрактным, как теперь. Моя темная, бессмысленная, мертвая жизнь. Только родители маячили в сумраке, одинокие хрупкие куклы, тщетно пытающиеся привлечь мое внимание.
А что, если остаться здесь? Forever?[41] Когда я впервые сказал об этом Сабине, она мне не поверила. Мы обсуждали это минут пять. Она засмеялась, чуть-чуть сердито — или испуганно, словно мой отказ понравился бы ей больше, чем мое согласие остаться.
Но разговор пришлось прервать, потому что позвонил Сэм.
Он говорил возбужденно, без свойственной ему иронии. Спросил, не у меня ли Сабина, но почему-то не стал звать ее к телефону. Казалось, он не удивился, скорее обрадовался, застав ее у меня.
Случилось несчастье, сказал он. Анна попала в больницу.
Это началось сразу после Рождества: она стала все забывать, бродила с отсутствующим видом. Несколько раз чуть не упала, — он говорил потерянно, словно извиняясь, как будто это он был виноват в том, что утром, занимаясь йогой, она упала в обморок. Когда она пришла в себя, то не могла говорить. Доктор почти уверен, что с ней случился удар, а может быть, и не один. Пока не известно, насколько это серьезно. И заговорит ли она когда-либо.
Сабина выхватила телефон у меня из рук.
— Сэм, мы к тебе сейчас приедем, — крикнула она.
Мне было слышно, как он ответил:
— Нет. Я в больнице. Лучше не надо. Приходите вечером, если хотите. Я буду здесь весь день, а вечером выйду пообедать. Дай мне Макса…
Я взял трубку.
— Макс, я только что сказал Сабине, чтобы вы приходили вечером. Доктор считает… Она ведь поправится, как ты думаешь? Не все же умирают от удара?
— Что думает доктор?
— Что с ней это может случиться еще раз, что если это произойдет сегодня ночью…
— Не надо об этом думать, Сэм. Не факт, что это случится, он только предполагает. Он сказал то, что должен был сказать. Эти врачи! Ты должен верить — Анна сильная женщина, это сразу видно… Держись. Речь может вернуться, ты знаешь об этом? Ты уверен, что нам лучше не приезжать сейчас?
— Нет, нет… Вечером, пожалуйста… Я должен вам кое-что отдать. Знаешь, Анна была так рада с тобой познакомиться. Она сказала: мне показалось, как будто это ты в молодости, такой прелестный, тонко чувствующий… до того, как ты… Боже мой, Макс, знаешь, она все эти годы была мне опорой. Без нее… Сорок лет!
— Дай мне его на минутку, Господи, Макс… — Сабина выхватила трубку из моих рук. — Сэм, все будет хорошо, слышишь? Что? — Ее глаза расширились. — О’кей… — Она снова отдала мне трубку: — Он хочет тебе еще что-то сказать. — Сабина села на диван и уставилась в пространство.
— Макс, а ты сможешь заказать для нас столик в ресторане? Где-нибудь рядом с больницей, на Третьей улице. Я смогу быстро туда добраться. Мне дали пейджер. В восемь, ладно?
Он отключился.
— Что он сказал?
— Я должен заказать столик в ресторане для нас троих. Недалеко от больницы.
— Ресторан? Он хочет идти в ресторан? Почему он меня не попросил?
— Из ресторана на Третьей улице он сможет быстро вернуться в больницу. Он хотел нам что-то отдать.
— Как он? Почему он все время говорил с тобой? Он ничего не хотел мне рассказать?
— Не знаю, Сабина. Может быть, почувствовал себя в конце концов виноватым. Оставь ему его печали, у тебя теперь есть я.
Она задумалась, казалось не слушая меня.
— А она может когда-нибудь поправиться, после удара?
— Некоторые поправляются.
— Макс?
— Да?
— Я никогда не оставлю Сэма в беде. Даже если он со мной не захочет разговаривать.
— Почему? — Я почувствовал приближение истерики.
И пугающая мысль пришла мне в голову. Что это за тайна, страшная тайна, которую мне нельзя знать? Я торопливо пытался найти хоть какую-то логику: Сабина узнала, что тот, кого она считала отцом, не отец ей. Поехала к человеку, который ей отец… А его жена возненавидела «ненастоящую» дочь… Но почему? И почему она мне этого не может рассказать? Нет, тут что-то другое.
Но зачем тогда все эти gêne, прыжки и гримасы? Я попробовал еще раз. Что, если она ему не сразу сказала, что она его дочь? А он уже был в нее влюблен? Он до сих пор в нее влюблен, это заметно.
Тогда это греческая трагедия, полная драматической двусмысленности, ответственность за которую ложится на рассказчика.
— Ты когда-нибудь хотела жить с ним вместе? Как муж и жена?
Ее глаза расширились.
— С чего ты взял? С Сэмом? Он невротик, не переносит несовершенства и импровизации, ему нужен порядок во всем, еда должна подаваться вовремя… У него всегда были шофер и экономка. Плюс жена — как часть этого. Я совсем не хотела такой жизни! Никогда. Все было хорошо так, как оно было. А что?
— Но…
— Что ты хочешь знать, Макс? Да, он мне нравился и нравится. Он быстро соображает. Талантлив. Умен. Когда я его встретила, у него была еще и огромная власть: он руководил самой влиятельной студией Голливуда. Он мне помогал во всем… Я его люблю, это не запрещено? И он меня любит.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.