Дочь доктора Фу Манчи - [4]

Коктейль окончательно взбодрил меня, вернув от ужасных сновидений к не менее ужасной реальности. Петри поглядывал на меня с профессиональным любопытством, к которому, как мне показалось, примешивалась изрядная доза личной симпатии.

— На вашу долю выпало нелегкое испытание, Гревилль, — промолвил он. — Однако вы не можете не понимать, что в моем доме ваша новость произвела эффект взорвавшейся бомбы. Но прежде, чем мы вернемся к этому вопросу, позвольте мне начать с начала. Что, если это чья-то подлая игра? Скажите, нет ли кого-нибудь, кого вы могли бы заподозрить — хотя бы весьма неопределенно?

— Разумеется, — признался я. — Вы же знаете, в нашей работе тайн хватает. Не секрет, например, что соперники сэра Лайонела — а я могу спокойно назвать их врагами — пристально следят за каждым его шагом. Особенно профессор Зейтланд.

— Профессор Зейтланд умер в Лондоне две недели тому назад.

— Что?!

— А вы разве не в курсе? Мы узнали об этом в Каире. Таким образом, его можно исключить.

Подоспевший официант принялся накрывать на стол, и нам пришлось сделать паузу.

— Насколько я помню беднягу Бартона, — задумчиво произнес Петри, когда официант удалился, — он вечно окружал себя тучами самых странных типов в качестве прислуги. В вашем лагере тоже наблюдалось что-нибудь подобное?

— Ни в коей мере, — уверил я его. — Нас было совсем мало. Сам сэр Лайонел, я. Али Махмуд — десятник, Форестер — химик (о нем я уже упоминал), и племянница шефа Райма, наш фотограф.

Назвав Райму, я искренне надеялся, что голос мой не дрогнет, однако Петри уставился на меня очень пристально.

— Племянница? — переспросил он. — Странные занятия выбирают для себя женщины в наши дни.

— Да, — коротко кивнул я.

Доктор принялся неохотно ковыряться в принесенной официантом рыбе. Нетрудно было заметить, что его аппетит оставлял желать лучшего, как и то, что беспокойство его, напротив, с каждой минутой возрастало.

— Вы не знакомы с суперинтендантом Веймаутом? — внезапно поинтересовался он.

— Встречал его несколько раз в клубе, — ответил я. — Кстати. Форестер знаком с ним очень хорошо.

— Я тоже, — со странной улыбкой обронил Петри. — И весь день пытался с ним связаться. — С минуту он помолчал, потом задумчиво проговорил: — Здесь должны быть какие-то связи. Каждый из вас, конечно же, имел друзей, навещавших его в лагере?

Его вопрос, будто мановение волшебной палочки, немедленно вызвал в моем воображении картину: фигура, такая стройная, что достойна отдельного описания, высокая, томная… я вновь увидел блестящие, цвета нефрита глаза, чувственные губы и тонкие изнеженные руки, словно выточенные из слоновой кости… Мадам Ингомар.

— Могу вспомнить только одну… — начал я, но нас прервали.

Поезд замедлил ход, подходя к Васти, и, перекрывая обычный шум арабской станции, до меня донесся отчетливый крик:

— Доктор Петри! Послание для доктора Петри!

Он тоже услышал. Нож и вилка со звоном упали на тарелку, и я увидел, как внезапный ужас исказил его черты.

Петри вскочил из-за стола, но в ту же секунду высокая фигура в летной форме ворвалась в вагон-ресторан.

— Хантер! — воскликнул доктор. — Хантер!

Я тоже поднялся, пребывая в состоянии крайнего замешательства.

— Что это значит? — спросил Петри. Потом повернулся ко мне: — Позвольте вам представить капитана Джеймсона Хантера из Британской авиакомпании. А это мистер Шан Гревилль, — снова обратился он к летчику. — Теперь скажите, Хантер, что случилось? Что вас сюда привело?

— Что привело? — Пилот усмехнулся с явным удовольствием. — Что же еще, как не стремление вытащить вас из Васти? Ради этого я сломя голову мчался сюда аж из Гелиополиса. Ну-ка, быстренько! Вы должны покинуть поезд ровно через две минуты!

— Но мы только сели обедать…

— Я тут ни при чем. Это все проделки суперинтенданта Веймаута. Он ждет вас возле самолета.

— Куда мы летим? — прервал я его.

— Да все туда же, — с прежним наслаждением усмехнулся летчик. — Только я вас подкину в один момент и приземлюсь не дальше пятисот ярдов от лагеря. Ну, где ваше купе? Вам еще нужно сбегать за вещами. А то оставьте их в поезде — не так уж это важно.

— Важно, — уверил я его и повернулся к Петри. — Я возьму вашу сумку и улажу все с проводником. Встретимся на платформе.

И, не обращая внимания на изумление пассажиров, я ринулся из ресторана. Ворвавшись в купе, я чуть не сбил проводника, стелившего постель. Сгреб сумку доктора Петри, пиджаки, шляпы и оба наших небольших чемодана. Швырнул какие-то монеты в ладонь совершенно ошеломленного проводника и рванул к выходу.

Сумку доктора мне удалось спустить на платформу осторожно. Остальной багаж пришлось швырять куда более бесцеремонно — поезд уже тронулся. Я спрыгнул со ступеньки и посмотрел вдоль платформы.

Далеко впереди, у вагона-ресторана, я увидел Петри и Джеймсона Хантера, занятых, судя по всему, жаркой перебранкой с начальником станции. Изо всех окон набиравшего скорость Луксорского экспресса торчали головы пассажиров, с удовольствием взиравших на эту картину.

И вдруг, стоя посреди разбросанного в живописном беспорядке багажа, я застыл, увидев злобное желтое лицо, выглянувшее из окна того самого вагона, который я только что покинул.