Дочь бакенщика - [57]

— Вот ты к чему. Погоди, погоди… Ежели он сам не сядет, мы его можем посадить.

— Как?

— Очень просто! Переставим бакены. Вот тебе, как говорится, кума, и подарочек…

— Ой, дедушка, давай так и сделаем!

Ильсеяр прыгнула, радуясь возможному событию. А в голове ее уже кружился рой мыслей о том, как лучше переставить бакены.

— Сказать-то сказал, а получится ли? — вслух подумал дед Бикмуш и, нахлобучив глубже шапку, обхватил Ильсеяр за плечи. — Что же, Ильсеяр, так и быть, в добрый час.

— В добрый час, дедушка. А сами удерем в лес, туда, где партизаны прятались. Там нас век не найдут. Так ведь, дедушка?

— Да, внученька. Теперь иди. В момент слетай предупреди Джумагула. Нет, его не возьмем, только предупредить надо. Смотри не задерживайся. А я за веслами схожу.

Ильсеяр побежала к яме, где сидел Уметбаев.

— Джумагул-абы, пароход! Джумагул-абы! — закричала она на бегу. — Мы его на мель посадим. Жди нас, скоро вернемся!

Уметбаев, который проснулся от канонады или oт того, что ветром сдуло полотнище, прикрывавшее яму, спросонок не мог сообразить, что происходит. Услышав крик Ильсеяр, он выбрался наверх.

— Что там, какой пароход? Погоди, Ильсеяр!

Однако девочка не расслышала его. По тому, как быстро она убежала, Уметбаев понял, что дело у нее срочное.

— Пароход. Как понять — хорошая это весть или плохая?

Уметбаев спустился обратно в яму, погасил фонарь и, вытянув на всякий случай пулемет, подкатил его к краю обрыва, откуда хорошо проглядывалась вся Белая.

В это время Ильсеяр с дедом были уже в лодке.

— Надо торопиться, дедушка. Видел, как летит пароход, не опоздать бы нам, — говорила, волнуясь, Ильсеяр.

Дед Бикмуш еще раз прошептал:

— В добрый час, — и, крепко упершись ногами, начал грести.

— Держи прямо на красный бакен! — сказал он Ильсеяр, сидевшей с гребком на корме.

Девочка направила лодку на бакен, светящийся красным огоньком.

Только лодка не торопилась. Встречный ветер мешал движению, крупные капли все усиливающегося дождя непрестанно били по ней, будто тоже хотели задержать ее. Волны кренили лодку из стороны в сторону, ударяли с носа, с бортов.

— Правильно ли идем? — спросил дед Бикмуш.

— Правильно, правильно, дедушка, — успокоила его Ильсеяр.

Через некоторое время дед Бикмуш опять нетерпеливо спросил:

— Ну как, подъехали, что ли?..

— Нет еще, дедушка.

— И парохода не видать?

— Нет.

— Гм…

— А что, дедушка?

Дед Бикмуш не ответил. И лишь спустя некоторое время пробормотал:

— Хоть бы ветер утих малость…

Но ветер не утихал. Ветер становился все яростнее и яростнее. С каждым порывом ветра злее и выше поднимались волны. Ничуть не стесняясь, они уже забирались в лодку.

Дед Бикмуш греб, широко забирая веслами. Погружая их в воду, он слегка приподымался и после каждого взмаха кряхтел. Ильсеяр понимала, что дед кряхтит от крайней усталости. Ей очень хотелось помочь ему, но нельзя было выпускать гребок из рук, иначе лодка могла опрокинуться. Иногда девочку так и подмывало крикнуть деду: «Скорее же, дедушка! Скорее!» Но старик все равно не мог грести быстрее, и Ильсеяр молчала, боясь напрасно рассердить его.

Вот на какое-то мгновение наступило затишье. Дед Бикмуш раза два сильно взмахнул веслами, и этого оказалось достаточно, чтобы достигнуть цели. Когда снова налетел ветер, Ильсеяр уже крикнула:

— Доехали!

Дед Бикмуш обернулся и, схватившись за бревенчатую раму бакена, проворно снял красный фонарь и поставил его в лодку.

— К белому! — коротко сказал он и опять навалился на весла.

Ильсеяр тотчас повернула лодку — и к белому бакену. Теперь ветер подгонял их сзади, и добраться до бакена было не так трудно. Несколько взмахов — и дед Бикмуш сложил весла, снял белый фонарь и заменил его красным.

— Готово. Пароход сейчас пойдет по эту сторону бакена. Прямо на мель. А нам этого только и надо! — довольный, сказал он и снова взялся за весла.

Лодка качнулась несколько раз на волне вместе с бакеном и скользнула в сторону.

— Держи к берегу.

В голосе деда Ильсеяр услышала такое же радостное, гордое волнение, какое чувствовала в эту минуту сама.

«Вот бы сейчас запеть «Интернационал», как пели заключенные в тюрьме,— подумала она. — И чтобы его подхватили сейчас и дедушка, и Уметбаев, и весь окружающий их мир — ветер, бушующие волны, гулкий лес!..»

На повороте засветился голубой огонек. Это показалась пароходная мачта. Тут же засияли и боковые огни на капитанском мостике.

— Идет! — проговорил дед Бикмуш.

Ильсеяр обернулась и повторила за ним:

— Идет! — Но не успела добавить: «Ой-ой, гонит, ведь это же скорый…» — как на пароходе погасли все огни и его сразу не стало видно, будто он растворился во тьме.

— Почему погасили огни, дедушка?

— Стало быть, наши близко. Боятся, как бы не заприметили и не стали стрелять по ним…

Ильсеяр улыбнулась. Ей так хотелось кинуться на шею дедушке, но нельзя было трогаться с места, и она только воскликнула:

— Эх, дедушка!

По этому возгласу дед Бикмуш понял, что́ переживает, какими чувствами полна сейчас Ильсеяр. И она даже в скупом свете прихваченного с бакена фонаря, мерцавшего сквозь сплошные дождевые нити, разглядела довольную ухмылку деда.

Так они плыли спокойно... Но вдруг лодка сразу отяжелела. Это выскочила просмоленная пакля, которой их соседка Гюльбану заделала днище, и в пробоину забила вода. Дед Бикмуш, первым заметивший беду, закричал: