Дочь бакенщика - [50]

— Ты знала лесника Андрея?

— Знала.

— Его ведь раньше вас забрали. Ой-ой… Смотри ни-кому не передавай, ведь Андрей-то, говорят, большевик… У них в городе комитет или что-то еще там другое было. То-то, думаю, когда к ним ни зайдешь, дома его не застанешь. Выходит, в комитете своем и сидел все. Только смотри не проболтайся кому. И мост на Ике определенно он сжег.

Несмотря на то что Гюльбану рассказывала Ильсеяр неизвестные ей вещи о леснике, для Ильсеяр сейчас было слишком тяжело слушать о нем. Ведь ее дяди Андрея уже нет в живых, и никогда уже больше она его не увидит…

Бакенщица, которая была уверена, что теперь-то у девочки непременно развяжется язык, заметила, что та стала еще бледней и серьезней.

И, видя, что Ильсеяр продолжает хранить молчание, не обиделась, а покачала головой, восхищаясь выдержкой девочки. Потом добавила:

— Теперь уж сами будете зажигать бакены. Да, керосин у вас кончился. На сегодня только и хватит.

Ильсеяр даже вскочила со своего места.

— Так ты все дни зажигала наши бакены? — спросила она.

— А как же иначе? Попробуй не зажигай, в момент дойдет до пристани. А на пристани, как узнают, тут же на ваше место другого человека пришлют.

Ильсеяр перешагнула через Актуша, лежавшего у ее ног, и, присев возле Гюльбану, крепко обняла ее. Потом без утайки рассказала обо всем, что с ними случилось.

— Да-а… — протянула Гюльбану. — Малое еще ты дитя, а чего только не сделала, чего не пережила…

Такое признание наполнило радостью сердце Ильсеяр и в то же время смутило. Она поспешила перевести разговор на другое:

— А что, лодку сильно потрепало, Гюльбану-апа?

— Очень. Не знаю даже, как ты на ней поедешь.

Хотя лодка оказалась потрепанной не так уж сильно, как говорила Гюльбану, увести ее в таком виде было невозможно. На дне зияла пробоина величиной с медный пятак, а сбоку еще одна, поменьше. С этой возились недолго. Гюльбану застрогала бутылочную пробку и плотно заткнула дыру. А с той, которая была на днище, все-таки помучились. Пробовали заткнуть тряпкой — просачивалась вода. Хотели забить деревянной пробкой, да побоялись, что не выдержат, треснут доски. Пришлось разыскать паклю и, заделав ею пробоину, залить заплатку смолой.

Спустив лодку в воду, Гюльбану сначала сама проехала на ней вдоль берега и лишь после этого разрешила Ильсеяр.

— Должно, выдержит… — сказала она. — А все же будь осторожней.

— Спасибо тебе, Гюльбану-апа. Я уж поеду.

— Куда торопишься? Хоть чашку чаю выпей, самовар у меня там кипит.

— Нет, Гюльбану-апа, спасибо, приеду в другой раз.

— Ну хорошо, когда вернется дедушка, с ночевкой приезжай. В лес за орехами сходим. Нынче их тьма. Погоди, может, проголодаешься в дороге-то, возьми с собой.

— Не проголодаюсь.

— Бери, бери. Где уж там не проголодаешься.

Гюльбану завернула в лопух большую жареную рыбу и сунула в руки Ильсеяр.

— Спасибо тебе.

— Смотри приезжай, ладно?

— Ладно, Гюльбану-апа.

Ильсеяр уселась в лодку и быстро заработала веслами.

— Забирай ближе к тому берегу, здесь течение быстрое.

— Хорошо. До свидания.

— До свидания, миленькая, до свидания!

Нелегко было Ильсеяр грести против течения. Она часто останавливала лодку у берега и отдыхала. С сере-дины пути ухудшились и дела Актуша. Он было сидел спокойно на корме, но Ильсеяр, надеясь, что без Актуша лодка станет легче, как ни жалела, спустила его на берег. Так и пришлось Актушу плестись, прихрамывая, по мокрой отмели.

Ильсеяр с состраданием посматривала на него.

— Тяжело тебе, бедненький?

Актуш поводил ушами, будто пытался понять слова, и опять ковылял по берегу. В другое время он бы прыгал из стороны в сторону, взбирался бы по обрыву и снова сбегал, а теперь шел прямо, рассчитывая каждый свой шаг. И все же Актуш очень устал.

Ильсеяр тоже устала… Лодка подвигалась медленно, взмахи весел становились все реже. А пока Ильсеяр, вынув из воды весла, вновь погружала их, лодка почти совсем останавливалась.

Ильсеяр не выдержала, повернула лодку носом к берегу и выпрыгнула на песок. Расстелив свой бешмет под растущими немного выше на берегу соснами, Ильсеяр прилегла отдохнуть. Актуш, как всегда, устроился у ее изголовья. Наступившую тишину первым нарушил Актуш.

«Гав!»

Ильсеяр молчала. Пес гавкнул еще раз. Видно, он просил есть.

Рыбу, полученную от Гюльбану, они моментально проглотили, как только добрая женщина скрылась в своей будке. Да, именно проглотили. И не так уж много оказалось ее для двух голодных желудков. Аппетит лишь раздразнили.

Ильсеяр поднялась и погладила Актуша по голове.

— Нет ведь ничего, Актушка. Когда еще вернется папа да достанет муки? — вздохнула Ильсеяр. — Может, день, а то и неделю и много недель проведем без хлеба. Ну да ничего, будем ловить рыбу. А не поймаем, так поголодать тоже можно. Зато мы на воле сейчас, Актуш, не в тюрьме. На воле, понимаешь?

Взяв свой бешмет, Ильсеяр уже бодрее прыгнула в лодку и схватилась за весла. Актуш, высунув язык, вопрошающе посмотрел на нее и встряхнулся всем туловищем. Оно и лучше, что он ничего не понял. Ведь сейчас, наверное, у него в мыслях была вкусная болтушка, которую он привык получать от Ильсеяр каждый вечер.

Когда Ильсеяр с Актушем добрались, наконец, до своей будки, солнце уже почти закатилось, а небо над ним было красное, будто огнем полыхало. Ничего хорошего это, как говаривал дед Бикмуш, не предвещало. Бывало, увидит дед багровый закат и скажет: «