Добрый доктор - [42]

Мой взгляд заскользил дальше. Всматривался. Примечал. Груды мусора так сбивали с толку, что лишь спустя несколько минут я осознал, что именно вижу. Но, осознав, перестал замечать лишнее. Все, наваленное в качестве камуфляжа, скрывающее правду. Правда же состояла в том, что в комнате хранилось множество металлических предметов: краны, трубы, спинки кроватей. Они были сложены неровными штабелями или просто придвинуты к стене. Комната от них просто ломилась. И тут мне все стало ясно.

Забрав с собой кассеты, я на цыпочках покинул комнату. Прикрыл за собой дверь. Вскоре Техого встретился мне в коридоре главного корпуса. Насвистывая, он толкал тележку. Я поздоровался с ним, приветливо кивнув.

XI

Доктор Нгема изменила график, как обещала. Я мог бы уехать прямо во вторник, но не собрался: одолели тяжелые мысли, тоска. Вечером во вторник мы с Лоуренсом сидели в уголке отдыха перед телевизором. Мы оба были погружены в напряженные размышления о чем-то своем. Наконец я предложил съездить к Маме, пропустить по стаканчику.

— Нет, Фрэнк, что-то мне не хочется. Только не сегодня. Нет настроения.

— Поедемте, Лоуренс. Я угощаю. Мне нужно кое о чем с вами поговорить.

Это сообщение заставило его слегка воспрянуть. Сплетни и интриги — отлично, хоть как-то поможет отвлечься от невзгод личной жизни.

Когда мы приехали к Маме, оживленная атмосфера воскресила нас обоих. Не верилось, что этот крохотный дворик — переполненный, ярко освещенный — со всех сторон окружен пустотой и безнадежностью. Один шаг — и из мира уныния ты попадаешь туда, где уютно, где галдят люди и гремит музыка.

— Что тут происходит? — спросил Лоуренс. — Вечеринка?

— За то время, пока вас здесь не было, кое-что переменилось.

О военных он слышал, но сам их еще не видел. Даже не подозревал, что их присутствие может на что-то повлиять. Впрочем, удивился даже я: посетителей в зале как минимум вдвое больше, чем обычно. И шуму от них самое малое в два раза больше. Неужели действительно жизнь города стронулась с мертвой точки?

— На днях мне привезут бильярдный стол, — радостно объявила Мама, распорядившись раздобыть для нас пару стульев. — Дела идут отлично.

Я почувствовал на себе чей-то взгляд. Это был полковник Моллер. Он сидел в одиночестве за угловым столиком. Перед ним стоял стакан.

— Эти военные действительно что-то делают? Или просто сидят здесь и выпивают?

Мама с притворно-шокированным видом замахала на меня руками:

— Они очень стараются. Каждый день выезжают искать людей.

— Но они хоть раз кого-нибудь поймали?

— Откуда мне знать? — улыбнулась она, пожав плечами.

Эта сторона присутствия военных ее никак не касалась. Мама принесла нам виски и вновь растворилась в шумной, оживленной толпе.

— О чем вы хотели поговорить, Фрэнк? О поликлинике?

— Нет-нет. Совсем другое. Передо мной стоит этическая дилемма.

— Правда? Расскажите.

И я рассказал ему — сухо, излагая только факты, — о том, как я оказался в комнате Техого и что там увидел. Когда я умолк, выражение его лица не изменилось. Точнее, изменилось, но не сразу. Потребовалось время, чтобы до него дошел смысл услышанного. Казалось, чужой палец разворошил упорядоченный мирок в его голове.

— Вы хотите сказать, он…

Я многозначительно кивнул.

— Он ворует?.. Выносит?.. Значит, он…

— Что ж, все на это указывает, верно? Конечно, возможно и другое объяснение…

— Какое другое объяснение?

Я пожал плечами.

— Нет. Других объяснений быть не может. Ну и ну, Фрэнк. Прямо не верится.

Лоуренс сильно побледнел. На его лице выразилось смятение человека, которого вынудили внимательно рассмотреть то, чего он нарочно старался не замечать.

Но тут же его лицо прояснилось:

— Так в чем же ваша дилемма?

— Ну… это очевидно. Я не знаю, что теперь делать.

— Не знаете, что делать? Вы просто обязаны сказать доктору Нгеме.

— Лоуренс, все не так-то просто. Тут нужно многое учесть.

— Например?

— Например, биографию Техого. Судьба его не баловала. Нехорошо это — взять да и…

— Он же ворует.

— Да.

— Вот единственное, что следует учитывать, Фрэнк. О прочем забудьте.

Как дважды два: все сложности и противоречия сходятся в одной точке, в вершине нравственного конуса. Таков уж был Лоуренс. Для него существовали абсолютное добро и абсолютное зло, четко очерченные, непреложные истины. На основании этого принципа и надлежало действовать.

— По-моему, все куда сложнее, — произнес я с печальной удовлетворенностью.

— Сложнее? Почему?

На его лице вновь выразилось потрясение, граничащее с паникой. Он балансировал на краю обрыва, борясь с притяжением тьмы.

— Оставим эту тему. Мы с вами по-разному смотрим на жизнь.

— Но я пытаюсь понять, Фрэнк. Скажите!

— Я не знаю, как вам объяснить.

— Вы слишком добры, Фрэнк. В вас слишком много жалости.

— В любом случае это моя проблема.

Хотя разговор о Техого на том закончился, но я осознал, что перевалил свою проблему на Лоуренса. Весь вечер он сидел нахохленный, задумчивый. Я же слегка заразился буйной веселостью завсегдатаев и неплохо провел время.

Лишь на следующий день, увидев, что я швыряю в чемодан одежду, он снова заговорил о Техого.

— Вы решили… — спросил он неуверенно, — вы разобрались… что вам делать?