— Ладно, — сказал Ивашок и шумно вздохнул.
— И ещё я вам вот что хочу сказать. Тут, на этом самом месте, где построена ваша новая школа, когда-то стояли два барака. Это и была вся Переправа. Больше тут ничего не было: ни моторной станции, ни этих столбов с проводами, ни хлебопекарни, ни ваших хат, и дамбы не было…
— На острову жили! — сказал чей-то голос в толпе.
— Да, была наша Переправа островом. И жили мы тут на отшибе. Никто про нас не думал, никто не помнил. Я ведь и сама тут выросла, в одном из этих бараков. Стены были худые, щелястые… Чуть ветер — насквозь продувает…
— Ты про печку скажи! — крикнула вдруг от забора бабка Мирошничевская. — Все глаза бывало повыплачешь дувши.
— Попрошу, товарищи, соблюдать порядок, — вмешался директор школы. — Слово имеет руководительница детского сада.
— Руководительница детского сада… — медленно повторила Надежда Ивановна. — А ведь если б мне тогда сказали, что здесь будет детский садик для переправских ребят, да я просто бы не поверила! Какое там!.. — Надежда Ивановна засмеялась, вся затряслась от смеха, и стало видно, что она очень старенькая, очень маленькая и добрая. — Никто, никто не поверил бы, — сказала Надежда Ивановна. — Ну хоть ты, Лукьяныч. — Она кивнула стоявшему в толпе деду Антощенко. — Что бы ты, например, ответил, если б тебе сказали, что твой внук будет мотористом, а внучка учительницей в школе-десятилетке?
Тут Надежда Ивановна, видно, о чём-то вспомнила. Она посмотрела на молоденькую учительницу, потом на ребят. Губы у неё задрожали, на глаза навернулись слёзы.
— Так что… учитесь, ребята! — сказала она. — Растите!.. Трудитесь!.. Вливайтесь!..
Директор подвёл Надежду Ивановну к столу, поставил её на самое видное место и вынул букет из синего кувшина. Низко склонив свою большую голову с крутым лбом и мохнатыми бровями, он подал Надежде Ивановне букет. Букет был очень красивый, ещё лучше, чем тот — из маков. Директор отступил на шаг и сказал басом:
— Глубокоуважаемая Надежда Ивановна! Мы все, вся школа, принимаем ваш класс, как драгоценный подарок. Мы видим и чувствуем, сколько любви, сколько заботы положено вами на каждого этакого маленького человека… Ваш беззаветный труд может служить для всех нас высоким примером. Катерина Антоновна, — он повернулся к молодой учительнице, — примите класс Надежды Ивановны.
— Ура-а! — закричали в толпе.
Все сейчас же захлопали, а ребята захлопали громче всех.
Надя смотрела на Надежду Ивановну и не могла понять, что она собирается: заплакать или засмеяться. Должно быть, она и плакала и смеялась вместе.
Тут все рыбаки и рыбачки стали подходить к Надежде Ивановне и говорить ей:
— Живи долго, Ивановна. Спасибо тебе за наших малышей.
Вдруг кто-то заиграл на скрипке, да до того быстро и красиво, что Наде показалось, будто весь воздух вокруг звенит и поёт: поёт букет в руках Надежды Ивановны, поют зелёные доски забора, красная черепица крыши, узловатые ветки старого явора и осенние, пожелтевшие травы.
Даже аист в своём гнезде услышал эту музыку. Он наклонил голову, вытянул клюв и, выкатив круглые неподвижные глаза, глядел вниз, на класс Надежды Ивановны.
