Добрые книжки - [71]

— Помним. — отозвался дядя Валера. — Гиблое место.

— Там ещё жил Федя Дятел — кликуха такая была у него Дятел, потому что он всё награбленное золотишко и бижутерию заныкивал в дуплах деревьев окрестной рощи, которые сам же и выдалбливал. Так вот этот Федя был вроде как уголовным авторитетом, воровской общак держал и соблюдал этику правильных понятий. А ещё в детский садик своего ребёночка водил, потому что жена на хлебозаводе в утренней смене работала, ей некогда было.

— Люсей звали жену-то, это я помню. — сообщил дядя Валера. — Люся Дятел.

— Так этот его ребёночек был ещё тот невоспитанный гадёныш и неадекват, лез на рожон ко всем — пофигу к кому, хоть к детям в ясельной группе, хоть к воспитательнице — короче, вёл себя как эдакий злобный тролль. Но в один прекрасный момент он получил от детишек жёсткий отпор, чуть ли не клизму ему пропихнули по самое не балуй, и он конечно вечером всё папаше наябедничал. И чем же ответил на это расписной авторитет папашка Федя Дятел?.. Догадаетесь?.. Правильно, побежал жаловаться в прокуратуру. Сразу написал заявление на воспитательницу, на родителей детей, которых указал поимённо, на нянечку, которая клизму не заперла в аптечный шкафчик, на директора детского сада, на местных ментов, которые где-то шляются, а не видят того, что у них перед носом творится. Короче, посыпались на детский садик комиссия за комиссией, уволили всех воспитателей, родителей на заводе лишили премиальных, а детей пригрозили отправить в интернат для умственно отсталых. А этот Федя Дятел продолжал гнуть свои синие пальцы и корчить из себя авторитета и короля всех мастей. Затем его отпрыск-неадекват в школу пошёл, а в школе класс достался молодой учительнице, которая только что институт закончила и думала, что настал её черёд облагораживать землю полученными знаниями; так вот эта расписная понторезка Федя Дятел принялся и перед учительницей пальцы гнуть, запугивать и стращать, чтоб она двоек в журнал не ставила и не говорила никому, что его сыночек дурак, поскольку это может травмировать детскую психику, а затем стал жалобы отсылать в министерство образования и прокуратуру. Вынес мозг всем. В итоге неадеквату исполнилось четырнадцать лет, и он сел на два с половиной года за хулиганство и клептоманию. А синяя растопырка и в зале суда кричала, что его сынок самый лучший из всех, и ни в чём не виноват, и что подобен цветку, который нужно холить и лелеять, и что он до европейской комиссии по правам человека дойдёт. Вот и получается по факту, что весь авторитет у Феди Дятла гроша ломаного не стоил, и вся его роспись на теле по понятиям — это всего лишь личина страха и устрашения, это дешёвая защита от того, как бы его самого не трахнули ненароком. А так он — просто Федя Дятел, обыкновенное, зашуганное и закомплексованное существо. И вот, когда в барак у бани заселили настоящего авторитета, чуть ли не грузинского вора в законе, то этот авторитет всю свою мудрость быстро выказал, и Федю Дятла заказал покоцать за плохое поведение и холуйскую психологию. Тринадцать штук клизм из жопы Феди вытащили, когда труп нашли. Это ведь ещё надо было умудриться запихнуть!..

— Нам теперь только и остаётся, что удивляться, до чего раньше люди были справедливы в деяниях своих и мудры невероятно, и каждый второй прозывался архимедчиком! — вздохнул дядя Валера. — Ты раньше мог у любого спросить, хоть у первого встречного: сколько раз колесо у телеги обернётся, пока с Липовой Горы катится на Дядьково?.. А он тебе скажет, что, к примеру, тыща миллионов раз, и будет прав. Вот какие времена были!!

— Ничего, и мы не лыком шиты. — бодренько заявил Виктор Леонидыч. — Мы ещё покажем нечистой силе, кто тут хозяин!..

— Раньше здесь и пушнина табунами водилась. — продолжал мечтательно припоминать дядя Валера. — Вот на этом самом месте располагалось знатное торжище собольих шуб — со всей страны сюда народ стекался, даже из Сибири купцы приезжали: можно было приличную кацавейку по дешёвке купить. А сейчас до такой жизненной дряни дожили, что я зимой в куртке хожу на синтепоне, а ещё собственной собаки опасаюсь пуще смерти.

— Не тушуйся, дядя Валера! — подбодрил приятеля Виктор Леонидыч. — Мы сейчас всё порешаем в два счёта, просто повесим твою тварь — и больше не будем на эту тему заморачиваться. Выстроим виселицу у кусточка рябины — и повесим, лишь бы хорошего палача найти. Я сразу самоотвод беру, я вешать не умею. Специализация у меня не та — тут виновата природа-матушка. Бывало, даже бельё на верёвочку развешиваю, чтоб высохло побыстрей, а жена говорит: руки, дескать, у тебя, как крюки!.. Шутит, конечно, голубушка, но мне приходится лишь горько усмехаться в ответ. Руки-то у меня работящие, руки очень даже умелые, но к другому делу приспособлены.

— Я могу быть палачом. — вдруг тихонько, но со всей серьёзностью заявил мальчик Павлик. — Если папенька не будет против.

— Ты хочешь быть палачом, Павлик? — удивился Алексей Николаевич. — Это ведь значит, что ты большую ответственность на себя хочешь возложить. Почему ты думаешь, что сможешь быть палачом и повесить собачку?