Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц - [40]
Горячечные видения. Станислав Ястер. Ок. 1942 года.
Предоставлено семьей Славинских
Однажды Деринг занимался заключенным, лежавшим под наркозом на операционном столе. Немецкий врач указал ему на шприц, наполненный желтовато-розовой жидкостью, и сказал, что это глюкоза. Но взгляд немца выдал его волнение. Деринг взял шприц, понимая, что это фенол[332].
«Простите, я не могу этого сделать», — тихо сказал Деринг и положил шприц на стол. Немец казался скорее разочарованным, чем разозленным. Он запретил Дерингу выходить из блока две недели и поручил кому-то другому — возможно, Клеру — сделать инъекцию этому заключенному. Пациент вздрогнул и умер, на его груди расплылось розовое пятно. Деринг, которому позже предъявят обвинение в военных преступлениях за экспериментальные операции, в других случаях все-таки подчинялся приказам немцев, полагая, что так он может спасти больше жизней[333].
Утром 22 июня на перекличке Витольд почувствовал странное непривычное настроение в лагере. Охранники казались тихими, подавленными, почти испуганными. Капо били заключенных меньше, чем обычно. Быстро распространились слухи: Германия напала на Советский Союз. Витольд искал Деринга: он хотел узнать, что сообщают об этом по радио. Гитлер ненавидел коммунизм, но никто не ожидал, что немцы откроют второй фронт. И все же Би-би-си подтвердила, что рано утром Германия напала на Советский Союз. Немцы собрали самую большую армию в мировой истории — четыре миллиона солдат, шестьсот тысяч танков и моторизованных транспортных средств — и растянули фронт на полторы тысячи километров. Следом шли айнзацгруппы СС и военизированные подразделения полиции (полиция порядка), которые проводили «зачистку» от коммунистов и евреев призывного возраста, обвинявшихся в сочувствии к коммунистам. Гитлер еще не озвучил «окончательное решение еврейского вопроса». Он считал, что коммунизм придумали евреи, чтобы подчинить себе арийскую расу, и что евреи в Советском Союзе являются солдатами вражеского лагеря. Гитлер объявил: настал час принять меры против «этого заговора еврейско-англосаксонских поджигателей войны и еврейских властителей большевистского центра в Москве». Не прошло и нескольких недель, как эсэсовцы начали убивать еврейских женщин и детей[334].
Витольд почти ничего не знал о событиях на востоке. Вероятно, он считал, что, оправдывая свое нападение на Советский Союз еврейским вопросом, Гитлер руководствуется обычной риторикой нацистов. Рассматривая это вторжение с военной точки зрения, Витольд испытал прилив надежды. Гитлер способен нанести Сталину сокрушительный удар, но немцы будут сражаться на двух фронтах и, несомненно, потерпят поражение. Значит, Польша сможет вернуть свою независимость. Его уверенность разделяли и другие. В тот вечер он увидел, как ликующая толпа собралась вокруг полковника Александра Ставажа, одного из вновь прибывших заключенных, когда тот чертил на плацу схему разгрома Германии[335].
Через несколько дней появились новости о стремительном продвижении Германии по занятым Советским Союзом восточным провинциям Польши. Пал Брест, затем Белосток, Львов, Тарнополь>{9}, Пинск. Красная армия терпела поражение так быстро, что сообщения Би-би-си стали напоминать нацистскую пропаганду. Каждую неделю сотни тысяч советских солдат попадали в плен. Их держали в огромных загонах, не давая ни еды, ни воды. Сталинский режим оказался на грани краха. Нацисты разрабатывали планы долгосрочной оккупации советской территории>{10}. В июле, через несколько недель после начала вторжения, в Аушвиц привезли несколько сотен советских военнопленных, и капо, вооружившись лопатами и кирками, до смерти забили их в гравийных карьерах[336].
Летом 1941 года заключенными овладело отчаяние — немцы одерживали победу за победой. Почти каждый день кто-нибудь из узников бросался на забор из колючей проволоки, чтобы умереть от 220-вольтного разряда или от автоматной очереди. Заключенные называли это «пойти к проводам». Эсэсовцы не убирали трупы до вечерней переклички, и тела так и висели на проводах, словно искореженные чучела[337].
Сильнее всего упали духом самые молодые подпольщики Витольда. «Вижу, что ты поддаешься унынию», — мягко сказал Витольд Эдварду Чещельскому, которого все звали Эдек. Этот девятнадцатилетний юноша с ямочкой на подбородке и детскими щеками тоже работал в столярной мастерской[338].
Эдвард Чещельский. Ок. 1941 года.
Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау
— Помни, что нам ни в коем случае нельзя сломаться. Победы немцев лишь отдаляют их окончательное поражение. Но рано или поздно оно случится.
— Я надеюсь только на вас, — ответил Эдек, вытирая слезы перевязанной рукой[339].
А ночью Витольд успокаивал своего соседа по матрасу — Винценты Гаврона, тридцатитрехлетнего художника с татранского нагорья южнее Кракова. Витольд рассказывал ему о своих похождениях во время войны с большевиками. Молодой человек обычно засыпал к тому моменту, когда Витольд вспоминал, как скакал верхом на лошади на позиции противника. Однако в глубине души Витольда мучили сомнения. А что, если Германия все же победит? Может быть, лучше восстать и умереть в бою?
