Добролюбов - [91]

Есть ли какой-нибудь выход из этого мрака? — спрашивает критик. В произведениях Островского он не находит прямого ответа на свой вопрос. Тогда он сам подсказывает читателю, что выход все-таки есть. Этот единственный выход состоит в том, чтобы расшатать устои, на которых держатся власть и благополучие «самодуров», то есть разрушить до основания «темное царство», обрекающее миллионы людей на унижения и страдания.

Внимательно приглядываясь к героям Островского, критик обнаруживает, что среди них есть и такие, у которых не совсем еще подавлены человеческие стремления, сознание своего достоинства, затаенные мечты разорвать цепи и вырваться на свободу. «Искра» все-таки тлеется во мраке темницы. И тут же Добролюбов высказывает мысль о том, что «Темное царство» не вечно, что оно жестоко и страшно, но трусливо и вовсе не так могущественно, как кажется. Надо только собраться с духом, внушить угнетенным сознание их прав и силы, которая заключена в них самих. Надо подняться на борьбу, тогда «самодурство» отступит, зашатается и рухнет — вот к чему призывал Добролюбов.

На последних страницах своей статьи он прямо указывает, что выход из «темного царства» надо искать не в литературе, которая еще не может его указать, а в самой жизни. Он призывает читателей: «Не оглянуться ли лучше вокруг себя и не обратить ли свои требования к самой жизни, так вяло и однообразно плетущейся вокруг нас…» (а вслед за этим говорилось, что автор вынужден был выбрать для статьи «фигуральную форму»). Самодурство «бушует в разных видах» на страницах сочинений Островского. «Но и окончивши чтение, говорит Добролюбов, — и отложивши книгу в сторону, и вышедши из театра после представления одной из пьес Островского, разве мы не видим вокруг себя бесчисленного множества тех же Брусковых, Торцовых, Уланбековых, Вышневских, разве не чувствуем мы на себе их мертвящего дыхания?.. Поблагодарим же художника за то, что он, при свете своих ярких изображений, дал нам хоть осмотреться в этом темном царстве. И то уж много значит. Выхода же надо искать в самой жизни…»

По существу, критик благодарил драматурга за то, что его пьесы позволяли сделать революционные выводы, указать на необходимость борьбы с «темным царством». Добролюбов пытался именно в эту сторону устремить внимание своего читателя. А для тех, кто мог не сразу уловить запрятанное между строк существо дела, он, заканчивая статью, разъяснял: «Многие выводы и заключения, которых мы не досказали здесь, должны сами собой прийти на мысль читателю…»

Но большинство читателей и не нуждалось в этом разъяснении. Широкие круги демократической молодежи восторженно встретили статью Добролюбова, сразу оценив ее революционную остроту. «Темное царство» — великолепно, — писал автору из Вятки М. И. Шемановский, — все, кто ни читал его, интересуются знать имя автора, — разумеется, кроме отпетых, которые страшно негодуют» (письмо от 5 ноября 1859 года). Другой современник — видный публицист, революционный демократ Н. В. Шелгунов писал в своих воспоминаниях, что статья Добролюбова была «не критикой, не протестом против отношений, делающих невозможным никакое правильное общежитие, — это было целым поворотом общественного сознания на новый путь понятий. Я не преувеличу, если скажу, что это было эпохой перелома всех домашних отношений, новым кодексом для воспитания свободных людей в свободной семье. Добролюбов был… неотразимым, страстным проповедником нравственного достоинства и тех облагораживающих условий жизни, идеалом которых служит свободный человек в свободном государстве».

Если Добролюбов радовался появлению в русской литературе таких произведений, которые позволяли «хоть осмотреться в темном царстве», то не менее горячо он встречал каждую новую книгу, каждого нового автора, которые правдиво говорили о нуждах народа, о росте его самосознания, о сдвигах в русской жизни, о появлении «новых людей». Такие книги позволяли критику-революционеру снова и снова поднимать вопрос: где же следует искать выход из «темного царства»?

Добролюбов особенно внимательно относился к произведениям писателей, вышедших из «низов» общества или близко знавших народную жизнь. Так, он посвятил большие вдумчивые статьи и рецензии повестям провинциального чиновника С. Славутинского, описавшего жестокое подавление крестьянского восстания в Рязанской губернии; рассказам из народного быта Марко Вовчка; очеркам и рассказам И. Кокорева из жизни московских ремесленников, согретым «горячей любовью к работящим беднякам нашим»; стихам Ивана Никитина, проникнутым любовью к людям труда — земледельцам, косарям, бурлакам, ямщикам; наконец стихам и песням Тараса Шевченко, который после возвращения из ссылки сблизился с редакцией «Современника», — Добролюбов считал, что он «поэт совершенно народный».

Оценивая «Повести и рассказы» Славутинского, Добролюбов прежде всего поставил самое их появление в связь с новыми обстоятельствами, возникшими в русской жизни во второй половине 50-х годов. Он отметил, что «крестьянский вопрос» оказался в центре всех общественных интересов, и литература, конечно, не могла не откликнуться на запросы, выдвигаемые самой жизнью. По мнению критика, в обществе начал складываться новый взгляд на народ, определяемый предчувствием «той деятельной роли, которая готовится народу в весьма недалеком будущем». Рассказы Славутинского явились подтверждением этой мысли. Добролюбов увидел в них знание народной жизни и правдивое, неприкрашенное ее изображение, свободное от фальши и сусальности, свойственной многим писателям, обращавшимся к «простому быту».