Добро пожаловать в Пхеньян! Ким Чен Ын и новая жизнь самой закрытой страны мира - [105]

Ынчжу случайным образом выбрали на роль очередной жертвы. Сейчас, когда прошло много времени, она уже не может их обвинять, так как осознаёт, что они в свое время тоже подверглись жестокому обращению. На Севере царила авторитарная атмосфера строгой регламентации повседневной жизни, они все получили душевные травмы, отчего и бежали. Более того, многие из этих женщин на пути через Китай были проданы или с ними случилось еще что-то ужасное, после чего им удалось вырваться из новой неволи. Поэтому можно было ожидать от них, что в обстановке, где нет никаких правил, они выплеснут всю свою ожесточенность на тех, кого посчитают слабее себя.

Этот террор был настолько мучителен, что Ынчжу в один из дней решилась вырваться из пересыльного центра. Это означало, что она отказывалась от отправки в Южную Корею, от воссоединения с матерью, которая к тому времени уже добралась до Республики Корея. Но в тот момент всё это казалось не таким страшным, как ад заключения в одной клетке с этими животными. Она уже перелезала через стену посольства, когда ее заметил охранник и стащил обратно вниз.

Наконец, когда та банда собралась в очередной раз на нее наброситься, она схватила пилку для ногтей, которую хранила под подушкой, и набросилась на них, рыча, как бешеная собака. «Смотрите! – отступая, закричали бандитки. – Эта сука сошла с ума!»

Ынчжу стала старательно играть эту роль. Притворяясь сумасшедшей, она оказалась изолированной ото всех, лишенной какой-либо компании до конца своего пребывания там. Зато ее наконец оставили в покое.

О подобных сценах, отмечает Ынчжу, вы никогда не узнаете из книг, ставших бестселлерами. И этому есть объяснение. Беженка, которая была с Ынчжу в пересыльном центре в посольстве в Бангкоке, ставшая впоследствии весьма знаменитой «жертвой», обласканной массмедиа за ее хорошие манеры, там, в Бангкоке, была одной из самых жестоких.

Сорок первая глава

В Вонсане меня всегда приводят в один ресторан, который находится на той же самой улице, протянувшейся вдоль порта, где стоит наша гостиница. Я очень хорошо помню свой первый поход сюда в 2012 году, потому что в этот вечер Ким Чен Ын впервые обратился к стране с речью. С той самой, в которой он провозгласил, что народу более никогда не придется затягивать пояса, тем самым мягко дистанцируясь от «Трудного похода», тусклого наследия своего отца, и подразумевая, что приоритет будет отдан вопросам экономического развития. Когда мы в тот раз вошли в главный зал ресторана, Ким Чен Ын был во всей красе на огромном телевизионном экране, окруженном всеми работниками и посетителями ресторана, которые внимали Вождю в полной тишине. Мои гиды присоединились к этой небольшой группе. Ким Чен Ир очень редко выступал с публичными речами, поэтому все ощущали, что происходит что-то действительно новое. Культ личности Ким Чен Ына, его обожествление – всё только-только зарождалось. Большинство северокорейцев мало что знали о нем, и уж точно не слышали, как звучит его голос. В свой самый первый вечер в стране, когда я спросил одну из своих гидов, что она знает о новом лидере, то получил уклончивый ответ:

«Я слышала, что он очень добрый, очень приятный…» После этого она осторожно задала мне встречный вопрос о том, что о нем пишут в западной прессе. «Только то, что он учился и воспитывался в Швейцарии», – ответил я. Она кивнула, но по выражению ее лица я ясно понял, что для нее это было новостью. Ну а сейчас он был во всей красе на экране телевизора, в прямом эфире перед всей нацией, которая могла его лицезреть и слушать его речь от первого лица. В которой говорилось, что всё будет хорошо. Что наступила новая эра.

* * *

После обеда мы гуляем по бульвару вдоль деревьев гинкго, проходим мимо обычного магазина, торгующего всякой всячиной – от носков до бытовой техники, от телевизоров до антибиотиков. Мы идем в провинциальную галерею искусств. При входе нас встречают невпечатляющие картины на холсте, которые представляют собой смесь классических восточноазиатских мотивов в стиле старинной живописи тушью, с севкорреализмом и характерными для чосонхва сценами, изображающими изобилие и всеобщее счастье в Корейском Народном Раю. Всё это уже кажется затхлым клише. Но, пройдя дальше по коридорам галереи, я наталкиваюсь на нечто, чего раньше никогда не встречал. Я подзываю сотрудника галереи: «Кто написал это?»

«О, это один из наших водопадов – Курён. Вы там бывали? Он очень знаменит, в горах Кымгансан… Художник – Ли Ёнхи. Он из Вонсана. Это представитель новейшей школы корейской живописи маслом».

Заинтересовавшая меня работа представляет собой крошечный холст, на котором краска наложена такими густыми слоями, что это граничит с абстракционизмом. На картине изображены две горы, нарисованные экстремально контрастными цветами. Слева темно-зеленая глыба, которая местами почти черная, а гора, изображенная в правой части холста, светится борющимися друг с другом белыми и бежевыми тонами; тут краска кажется нанесенной торопливыми, хотя и тонкими мазками. Таким образом, на картине чередуются толстые и тонкие слои краски, в некоторых местах настолько тонкие, что видна структура холста. Между горами изображена полоска водопада, но вообще-то надо хорошо приглядываться, чтобы ее различить, – она почти что исчезает в волнах краски. Если проследить путь падающей воды, то можно заметить, что место, куда вода обрушивается, – не просто плоское изображение с помощью цвета, а выпуклый бугорок жирно нанесенной краски в виде змеящегося завихрения. Но водоем, куда падает вода, вообще-то не заметен на картине – он написан в таких же тонах, что и окружающий его и парящий над ним скалистый пейзаж. А с левой стороны, там, где склон темной горы граничит с полоской водопада, фиолетовые цвета диссонируют с ярким зеленым травяным ковром, что символизирует наступление весны, времени цветения – это главная мысль картины.