Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен! - [7]

— Это не он, — захохотал Стасик, — это его инстинкт самосохранения держит.

— Давай я тебя с ходу пихну, — предложил Димка и, разбежавшись, вперся ладошками в крестец Марата.

Марат крякнул, дрогнул, переступил левой ногой, трусы остались болтаться на правой, но удержался на краю обрыва.

— Сейчас мы вдвоем оттуда разбежимся, и порядок, — обнадежил его Димка. — Пошли!

Разбежались оттуда. Марат напрягся и врос в землю, как вратарь, когда бьют одиннадцатиметровый. И если бы не Стасик, «порядок» вряд ли был бы водворен. Но Стасик незаметно присел на корточки и, когда ребята подбежали и с гиком толкнули Марата в спину, дернул за Маратовы трусики. Правая нога оторвалась от земли, и Марат кубарем полетел в крапиву.

Он взвыл, как вепрь, и выскочил из крапивного куста, словно из проруби.

— Во дерет! — завопил он, счастливо улыбаясь, несмотря на слезы, которые текли из глаз.

Ребята сгрудились за его спиной.

— Ну как? — спросил Марат.

— Ерунда, — разочарованно сказал Стасик. — Одни царапины.

— Ничего не ерунда, — возразил Димка. — Это ж как в проявителе, не сразу проступает.

— Может, при красном свете стрекаться надо? — сострил Стасик.

— Сейчас как дам в лоб! — остервенился Марат. — Знаете, как дерет!

— Есть! — закричал Шарафутдинов. — Проявляется!

Все нагнулись и осмотрели Маратов зад.

— Порядок! — удовлетворенно сказал Димка. — Законная сыпь. Раздевайся, братва!

…В крапиву входили каждый в соответствии со своим характером. Димка — как в горячую ванну, «привыкая»: сперва ногой пощупал, потом на колени встал, потом сел, а потом, скрипя зубами, и лег. Шарафутдинов, сосчитав до трех, сжал кулаки, прыгнул, обжег пятки и тут же вскочил. Венька кинулся в упоении, даже с каким-то неистовым наслаждением: стеная от боли, он катался по крапиве.

После двух или трех неудачных попыток войти в крапиву Шарафутдинов, обмотав трусами руку, сорвал пучок крапивы, подошел к стоящему в стороне Стасику и сказал:

— Знаешь, у меня что-то героизма не хватает. Вали, похлестай меня. Только чтоб не бить. Чтоб стрекать. А сам-то ты чего не лезешь?

— Давай, давай! Не разговаривай! — строго сказал Стасик и принялся хлестать Шарафутдинова.

— Проступает? — спросил Шарафутдинов, безуспешно пытаясь увидать свою спину. Слезы текли из его глаз, но он крепился.

— Дело мастера боится! — радостно ответил Стасик.

— Погоди, — взмолился Шарафутдинов. — Я сейчас в зеркало взгляну. — И бросился к осинке.

Ни зеркала, ни обложки «Советского экрана» на траве не было.

— Братва, — хриплым голосом сказал Шарафутдинов. — Нам конец! Митрофанушка-то возвращалась. Значит, она все видела.

Все испуганно взглянули на него, подошли к осинке и принялись ногами разгребать траву. Зеркала не было.

…А за кустиками мелькнули знакомые тоненькие ножки в сандаликах.

* * *

На линейке Дынин размечал места участников завтрашнего карнавала. Гусь ходил за ним с ведерком краски и кистью.

— Здесь будут родители и гости, — указал Дынин, и Гусь отчертил на земле линию.

— А пусть они на земле сидят, — предложила Валя. — Там тень и удобнее.

— Подумаем, — сказал Дынин. — Здесь зона аттракционов, — продолжал он.

— Бег в мешках? — спросила длинноногая вожатая.

— Мхм, — подтвердил Дынин. — От той плевательницы до фонаря. Ответственная — ты.

— Давайте лучше эстафету, — сказала Валя. — Комбинированную. Первый этап на ходулях, потом с прыгалками, потом… по-лягушачьи скакать… Да мало ли!

— Комбинированную? — переспросил Дынин и похлопал себя по затылку. — Подумаем. Значит, так: здесь мячи кидаем, здесь кольца кидаем, здесь петлей на удочке кегли ловим…

* * *

Одновременно в пяти местах раздвинулись кустики, и на песок аллеи выползла четверка остреканных и Стасик. Выползли и раскинулись на земле в картинно-печальных позах: Марат — ничком, Димка — навзничь, Венька — обхватив голову руками, а Шарафутдинов сел на песочек, прислонившись к столбу с репродуктором, и бессильно уронил подбородок на грудь. Что до Стасика Никитина, то он удобно улегся на зеленый бордюр дорожки, предусмотрительно уткнув голову в кучу состриженной с клумб травы.

— Стаська, зараза, — шипел Венька, поглядывая на Стасика через длинные ресницы. — Вставай! Ты же нестреканный.

— Ничего, — ответил Стасик. — И так сойдет. За одного нестреканного двух стреканных дают.

Маленькие девочки, которые шли поливать клумбы, остановились возле поверженных и, расплескивая воду из леечек, помчались со всех ног к изолятору.

Миг — и с крыльца сбежала докторша. Высоко поднимая толстые колени, она поскакала к распростертым на земле мальчикам, подняла майку у одного, всплеснула руками, кинулась к другому — подняла майку, всплеснула… к третьему, потом к четвертому. Стасик майку задирать не дал: он не любил щекотки.

И вот из изолятора выскочили две санитарки с носилками. Как ветер, промчались они по аллейке, подхватили Шарафутдинова, кинулись обратно и снова бегут с пустыми носилками поднимать Димку, а затем Марата и Веньку.

Но когда санитарки нагнулись, чтобы забрать Веньку, Стасик встал, качающейся походкой подошел к носилкам и ничком рухнул на них. Санитарки, подтащившие Веньку к носилкам, к своему немалому удивлению обнаружили, что носилки уже заняты. Они бережно опустили мальчика на землю и, подняв носилки со Стасиком, поволокли его в изолятор. Венька поплелся следом.