До свидания, Натанаел! - [15]

- Какие деньги? - удивился я.

- Непонятливый ты. Деньги, говорю, отдай. Остальные тоже отдай, тогда и получишь свoи пять рублей.

- Я все отдал! - опешив от удивления, пробормотал я.

- Все? Потому что очень честный, не так ли?

- Честное слово, все.

- Не клянись. Стыдно. Сколько присвоил. Отдай лучше. Тогда вместо пяти рублей, может, и шесть получишь. Согласен, Сероб?

- Семь тоже можно,- великодушно согласился Леоцардо Серобо.

- Семь много будет! - бросил Иезуит Каро, стрельнув глазами в сторону Леонардо Серобо.

- Хотите, проверьте! - воскликнул я и вывернул карманы.- Ни копейки больше нет. Все отдал!

- Он... нас принимает за наивных детишек! - воскликнул Иезуит Каро. Если бы вчера пришел, может, и поверили бы. Думаешь, не знаем, что у тебя сейчас ни копейки нет? У-ве-ре-ны. Именно поэтому ты и пришел не вчера, а сегодня.

И только тут я понял, что они говорили. Они не верили мне, думали, что я... я... Я чуть не разревелся от злости.

От обиды за то, что меня считают мошенником. И только смог сказать: .

- Я говорю правду!

- Мы эту сказку проверим! - пообещал Иезуит Каро.А пока нечего реветь. Рано еще. Когда надо будет плакать, я тебе напомню. А сейчас даю целых двадцать минут, беги и принеси остальные деньги.

- Мне неоткуда их взять... Ведь... Ни одной...- Комок подступил к горлу и душил меня.

- Ну хорошо, даю полчаса,- сказал Леонардо Серобо.

- Все, сколько у меня было, я принес вам,- сказал я, - Можете не давать мне и обещанных пяти рублей.- Я повернулся и хотел уйти, потому что больше не мог оставаться с ними, но Леонардо Серобо ловко преградил дорогу.

- Сероб, ты слышал: он не хочет денег? - заметил Иезуит Каро.

- Слышал.

- Почему он не хочет?

- Потому что глупый. Я бы на его месте не отказался.

- Ты сам глупый, раз не понимаешь, в чем дело! - сказал Иезуит Каро. Можно представить, сколько он взял себе, раз с легкостью отказывается от пяти рублей.

- Пожалуй, верно. Небось рублей двадцать взял, - нараспев протянул Леонардо Серобо.

- Какие еще двадцать рублей? - попробовал усовестить их я. - Откуда?

- Может, двадцать пять или тридцать... Кто знает? - поддразнил Иезуит Каро.

- Раз так, отдавайте мои пять рублей! - потребовал я.

- Не так, не так, Тигран! Ты себя уже выдал! - Иезуит Каро медленно подошел, смерил меня взглядом с ног до головы и полушепотом сказал: - Через полчаса принесешь! Все!

- Я совсем не...

- Замолчи! - во всю силу, сколько у него было в голосе, закричал Каро.

Так закричал, что Леонардо Серобо вздрогнул. Заметив это, Иезуит Каро победоносно посмотрел на него. И мне показалось, что этим Иезуит Каро хотел сказать: "Видишь, какой у меня голос?" Потом он настолько приблизился ко мне, что я почувствовал на своем лице его горячее дыхание.

- Принесешь, и баста. И в мыслях не держи, что можешь провести нас! И чтоб не забыл!..- Каро не досказал, что я не должен забыть: ребром ладони он так ударил меня по шее, что я на миг чуть сознание не потерял. И сквозь туман вдруг услышал: - Это японский прием. Таким приемом ломают шеи и деревья. Да, чуть не забыл: теперь можешь плакать. Разрешаю. Самое время.

Леонардо Серобо очень обрадовало "остроумие" друга, и он засмеялся.

Потом Каро сказал:

- Теперь ему и пяти минут хватит, чтобы принести деньги. Но не будем его торопить. И так принесет.

- Конечно, принесет. Ну, иди. Да смотри, не пропади. И не вздумай жаловаться брату. Если он узнает, что ты крадешь воск, и сам тебя изобьет. Понял? А мы уж сделаем так, чтобы узнал. Будь уверен! Чего окаменел? Беги.

Я стоял как оглушенный.

- И что за невежественный человек! - услыхал я голос Иезуита Каро.

- Я пошел, - пробормотал я.

- Молодец. До свидания!-засмеялся Иезуит Каро. - Значит, ждем. Если принесешь - получишь шесть рублей. А пропадешь, все равно найдем. И когда найдем, испытаем на тебе еще и древнеиндийский прием. Правда, Сероб?

- Ужасный! - подтвердил Леонардо Серобо.

Я медленно шагаю. Куда? Зачем? Домой? На берег реки?

Не знаю. И не хочу знать.

Сердце как-то сжимается. От японского приема, что ли?

Наверно. Это ведь очень обидно. Вдвоем на одного. В конечном счете, это просто подло.

Сердце сжимается еще и потому, что они не верят мне.

Если бы я хоть копейку утаил, не было бы обидно. Хорошо хоть вы знаете, что я честен! Но почему, почему они не верят мне?

...Я шагаю медленно, а в голове все вертится только один вопрос: "Почему?" Я шагаю и мысленно завидую Гласевосу, который сидит себе под орешником, курит одну за другой цигарки и продает детям игрушки. И думает, наверное, что в мире все несчастья, все неприятности были сто лет назад, когда он и думать не думал, что станет дедом. А сейчас ему только и заботы намастерить вдосталь игрушек и радовать детишек.

Я подхожу к деду Гласевосу. Останавливаюсь чуть поодаль и смотрю, как босые, чумазые малыши пробуют свистки, а потом не без грусти расстаются с крепко зажатыми в ладонях монетками.

Я бы сейчас так хотел быть босым, чумазым малышом, для которого самое большое счастье - обладать глиняным свистком. Я бы тоже с удовольствием купил свисток или, на худой конец, тростниковую свирель, ушел бы за холм и с утра до ночи только и знал бы, что свистел, пока губы не раздуются. А потом пришел бы домой, беззаботно завалился и проспал бы до зари.