До свидания, Натанаел! - [17]

- Отец!

- Понял я тебя. Просто говорю, что ошибку допустить всякий может... Повторять ее не следует. Но не все это понимают. Вот, скажем, каждый год одна и та же история: в самый разгар сбора урожая по ошибке не обеспечивают транспортом. А урожай не камень и не цемент. Не вывезешь - испортится. Даже час тут имеет значение. Мучаются, собирают урожай, чтобы лотом сгубить его. Я так считаю: когда ошибаются, исправляются, потом снова ошибаются - это уже преступление. Повторять ошибки, а не исправлять их - преступление. - Отец бросил окурок, загасил его ботинком и взял раздувательный мех.- Посмотрим, в каком вы состоянии, - сказал он, имея в виду пчел в очередном улье. И я облегченно вздохнул...

Пираты, посчитав меня жуликом, не дали мне обещанных пяти рублей. А для меня это было бы истинным богатством.

Я хотел купить себе книгу Керама о богах, гробницах и ученых, которую я раз десять брал в библиотеке. Некоторые места из этой книги я даже помню наизусть, так она мне нравится... Теперь моей мечте не сбыться... Но, может, еще не все потеряно. Попрошу Рубена, если он когда-нибудь решит сделать мне подарок, пусть купит Керама... Если бы у меня вообще были деньги, я бы многое накупил из того, что нужно археологам. Кисточек разных, щеточек: жестких и мягких - это чтобы счищать пыль с отрытых вещей.

Археологам еще многое нужно, чего у меня сейчас нет.

Но не все же сразу бывает...

Неужели пираты действительно уверены, что я отдал им не все деньги? По-моему, они просто не хотели расставаться с моими пятью рублями, для того и придумали все. Они назначили срок, когда я должен отдать им еще деньги.

Но прошло два дня, я, конечно, ничего им не отдал - откуда мне взять? а они пока меня не трогают. Может, отстанут? Навряд ли. Как я ни ломал голову, где мне раздобыть денег, чтобы отвязаться от пиратов, ничего придумать не мог. И я вдруг очень твердо решил, что не дам им ни копейки. Ведь и в самом деле же отдал им все деньги.

И никакого остатка у :меня нет. А если я даже достану и дам им, этим как бы признаю, что совершил нечестный поступок. Чего доброго, и сам тогда поверю, что были остатки.

Приняв это решение, я понял, что меня беспокоило, и рывком соскочил со своего тутовника, на котором сидел.

- И чего тебе не сидится спокойно? - сказал Рубен. - Ты что, белый медведь в клетке, что ли?

- Белый медведь? - удивился я. И немного вдруг огорчился: говорят, что белые медведи в клетках желтеют, а потом делаются совсем серыми. Это мне ребята рассказывали.

- Да, белый медведь. Тот самый, который мечтает о своем холодном Севере! - объяснил Рубен и вытащил из кармана маленькую зажигалку.-Мечтает, мечтает, а потом р-раз - и ныряет в бассейн, полный подогретой воды.

- А потом?

- А потом сказке конец.

- Ты больше не будешь читать?

- Скучная книга, - сказал Рубен и нажал на никелированный рычажок зажигалки. Сверкнул сноп искр, как из-под точильного камня, и загорелся огонек.- В жизни не читал такой скучной книги.

К зажигалке прикреплена цепочка, на другом конце которой кольцо. Чирк букет искр... Потом красноватый язычок пламени... Чирк!

- Рубен, у тебя бывает так, чтобы сердце сжималось?

Сжимается, и не знаешь отчего.

- Иногда бывает, а в последнее время - очень даже часто.

- А что ты делаешь, чтобы оно не сжималось?

- Пытаюсь побольше смеяться. А если не удается, беру какую-нибудь книгу и начинаю читать.

- А откуда ты знаешь, интересная книга или скучная?

- Это очень легко узнать. Все те книги, которые день и ночь читают старики, - скучные. Такие я стараюсь не читать.

Я с сомнением посмотрел на брата.

- Им кажется, что если они прожили по шестьдесят, по семьдесят лет,-продолжал Рубен,- то проживут еще столько же, а значит, торопиться некуда. Потому-то они выискивают самые-пресамые толстые и самые-пресамые скучные книги и читают их, день и ночь читают, а потом жалеют, что прочли не в пятьдесят, а в сорок дней. И после всего еще, наверное, пишут письма автору, требуют продолжения.

- Откуда ты знаешь, что письма пишут? - удивился я.

- Для этого просто надо рассуждать,- сказал брат.Ты разве не слыхал, что писателям пишут письма?

- Слыхал.

- А сам кому-нибудь писал?

- Нет.

- Я тоже не писал. Молодые писем не пишут. Времени у них нет. А старики плшут длинные-предлинные письма, потому что для них время не существует. Ты влюблен?

- Я? С чего это ты выдумал?

- Так, показалось. Выходит, ошибся. Может, что-то другое случилось?

Я кивнул головой. Хотя вдруг спохватился, что, может, и правда влюблен?!

- Расскажи. Вдруг да чем-нибудь помогу.

- Но это же тайна.

Рубен засмеялся.

- И никому не скажешь?

Он ладонью левой руки зажал себе рот, а правой сделал такое движение, как будто закрывал что-то на ключ: мол, скажешь - в могилу зароешь...

А я, проглатывая слова, рассказал ему самую грустную историю в, мире. Брат слушал и молчал, внимательно смотрел на свою зажигалку.

Потом чирк - сноп искр, пламя... И снова... Только одно мгновение освещалось jero задумчивое лицо с прыгающим на нем красно-оранжевым отсветом, потом снова окунулось в ночную серость.

- Действительно, грустная история, - сказал он, когда я умолк.- Ты, наверное, хочешь, чтобы я дал тебе совет.