Дни, полные любви и смерти. Лучшее - [107]
– Я приведу вам аналогию, дох-доктор, которая, возможно, облегчит вашу душу, поможет обрести великое спокойствие и покроет великим слоем смазки-бальзама, – тихо зашептал мирской священник.
– Ступай своей дорогой, приятель, твой бальзам протух.
– Просто примите как данность, что в действительности мы никогда не жили, нам это только казалось. Поймите, мы не умираем, а лишь впитываемся в великое обезличенное «я». Взгляните на странных сфайрикои этого мира…
– А что с ними? Я часто о них думаю.
– Мне кажется, они посланы, чтобы указывать нам путь истинный. Ведь сфайрикос – идеальный шар, прообраз великого единства. Иногда по его поверхности пробегает рябь, и вытягивается маленькая ложноножка. А теперь представьте, что ложноножка вообразит себя личностью на время своего существования. Разве не смешно?
– Не смешно. – Дох-доктор поднялся с травы.
– Через мгновение ложноножка втягивается обратно в сферу. То же самое происходит и с нами. Никто не умирает. Мы лишь рябь на поверхности великого единства. Разве не смешна мысль о том, что ложноножка хочет о чем-то помнить?
– Нет. Я буду помнить все. Буду помнить миллионы лет не только за себя, но и за миллионы тех, кто все забудет.
Дох-доктор бежал вверх по склону. В темноте он натыкался на деревья и спотыкался о пни, но это даже радовало его – он словно стремился навсегда сохранить в памяти боль от ударов и падений.
«Пусть я сгорю дотла, но я должен точно знать, что горю именно я!»
Вверх, вверх, к сферическим домикам сфайрикои, спотыкаясь и крича в темноте. Вверх к хижине, о которой ходили особые слухи, к хижине с искрящейся аурой, уникальной, единственной в своем роде.
– Откройте! Помогите! – крикнул дох-доктор у последней хижины на холме.
– Человек, иди прочь! – отозвался голос. – Все клиенты ушли, моя ночь на исходе. И что вообще нам делать с человеческим существом?
Округлый мерцающий голос исходил из настороженной темноты. В ней скрывалось личное бессмертие. Его мерцающие цвета, просачиваясь сквозь щели хижины, еще не достигли видимого диапазона. Там даже трепетал оттенок, говоривший: «Я смогу узнать себя, если когда-нибудь снова встречу».
– Торчи-двенадцать, мне нужна помощь! Говорят, у вас есть специальный бальзам, который растворяет абсолютно все, но память о том, кто ты есть, остается неприкосновенной.
– О, да это же дох-доктор! Зачем пожаловали к Торчи?
– Мне нужно то, что погрузит меня в приятную и бесконечную дрему, – взмолился он. – Но в этой дреме я хочу оставаться собой. Вы мне поможете?
– Торчи-двенадцать, хоть и неразборчива в связях, мастер своего дела. Конечно, мы вам поможем. Заходите…
Мир как воля и обои
Рассказ «The World as Will and Wallpaper» завершен в августе 1972 г. и опубликован в антологии «Future City» под редакцией Роджера Элвуда в 1973 г. Включен в авторский сборник «Iron Tears» («Железные слезы», 1992).
Предисловие[123]
Сэмюел Дилэни
Как и «Начальное обучение камиройцев», этот рассказ – один из первых, прочитанных мною у Рафаэля Алоизиуса Лафферти (1914–2002).
Где он был впервые напечатан – понятия не имею. Сегодня об интеллектуальном контексте этого рассказа мне известно гораздо больше, чем тогда; но контекст не должен заслонять самого произведения. Некоторые, правда, считают, что контекст – это часть проекта под названием «рассказ». Так в какой же антологии он вышел – у Джудит Меррил? Или, может, у Терри Карра? Честно, я просто прочел этот рассказ и не помню, где он был напечатан.
Как-то я вел писательский семинар «Кларион» в Тулейнском университете (среди участников, кстати, был и Джордж Р. Р. Мартин). Я все время думал: а прибудет ли сюда Лафферти собственной персоной? Но он не приехал. Надо сказать, участники семинара были в некотором смятении, потому что молодой человек, который все это организовал, в последний момент тоже куда-то исчез. Интересно, что даже в то время всем было очевидно, что Лафферти – легенда.
Но что сказать о рассказе?
Уильям Моррис (1834–1898) был очень умный, богатый и одаренный разнообразными талантами человек. Убежденный социалист, автор нескольких романов-фэнтези, включая «Новости ниоткуда» и «Лес за пределами мира»[124]. Он поддерживал многих художников, например Эдварда Берн-Джонса, и создавал знаменитые обои с растительным орнаментом, которые пользуются популярностью и по сей день. К тому же он в собственной книгопечатне «Келмскотт» выпускал великолепно иллюстрированные издания. Например, «Собрание сочинений Джеффри Чосера». Он один из самых известных людей своего времени и незримый герой футуристической сказки Лафферти, рассказывающей о путешествии по так называемому Всемирному Городу.
Как и в случае со многими другими влиятельными фигурами Викторианской эпохи, всем понятно, что слава Морриса – это целиком и полностью результат его социального положения.
Название рассказа Лафферти перекликается с названием двухтомного труда немецкого философа Артура Шопенгауэра (1788–1860) «Мир как воля и представление». Шопенгауэр известен исключительным пессимизмом своей философии и великолепным стилем письма.
Подобно пьесе Уоллеса Шона, действие этой истории происходит в печальном будущем и постепенно двигается к печальному концу.
