Дни испытаний - [20]

Ковалев смолк.

— Товарищ лейтенант, суп разогрелся, — доложил Антонов, посмотрев в печку.

В избушке стало заметно теплее. Борис начал отогреваться. Он снял шинель, расстелил ее, чтобы было мягче сидеть, и принял от Антонова дымившийся котелок. Зажигая свечку, он пригласил Ковалева поужинать, но тот отказался, говоря, что сыт. Расположившись поудобнее, он принялся за еду. Горячая жидкость приятно обжигала рот, и теплота разливалась по всему телу. Ему показалось, что такой вкусной пищи он не пробовал никогда. Поужинав, он напомнил Антонову о смене часовых, потушил огарок, бережно его припрятал и вытянулся на печке.

Это было большим наслаждением — чувствовать, как ровная горячая поверхность жгла спину. Замирая от удовольствия, он закрыл глаза. Стало совсем тихо. Только кто–то внизу сладко посапывал во сне, да неизвестно откуда появившийся сверчок, отогревшись, затянул свое монотонное скрипенье.

Ростовцев заворочался на печке. Кирпичи накаливались сильнее и ему уже пришлось сложить шинель вдвое, чтобы было не так жарко. Снизу громким шопотом Ковалев спросил его:

— Не спите, товарищ лейтенант?

— Не сплю. Жарко стало…

— А внизу немножко прохватывает.

— Так идите ко мне, — предложил Борис, — места здесь хватит.

Ковалев поднялся и забрался на печку. Он устроился у стенки, подложив под голову захваченный вещевой мешок.

— Истинный рай, — сказал он. — Кабы разрешили мне завтра со всеми двинуться на позиции, так я бы сейчас совсем был счастлив… Только не разрешат. Придется нам с вами на этом полустанке киснуть.

— Зато на печке будем греться, — пошутил Борис печально.

— Знаете, товарищ лейтенант, о чем я вас попрошу? — горячо зашептал Ковалев после некоторой паузы. — Доложите завтра начштабу, что я ничего не понимаю в хозяйственных делах, что я, мол, здесь ни к чему, что, мол, растаскаю все запасы и водку выпью, которая через нас пойдет, что… Ну, в общем, раскритикуйте меня покрепче и попросите вместо меня кого–нибудь другого. А меня чтоб на передовую направили. Как бы я был вам благодарен!

Бориса не очень удивила эта просьба. Он видел, как Ковалеву хочется настоящего дела, и, может быть, попытался бы удовлетворить ее, если бы не знал заранее, что из этого ничего не выйдет. Он чувствовал, что Ковалева дали в его распоряжение как опытного командира, способного помочь в трудную минуту. Кроме того, тут был расчет и на то, что Борис будет в свою очередь влиять на Ковалева. Поэтому он ответил:

— Нет, Ковалев, я не буду наговаривать на вас небылицы. И вы плохо знаете устав, если просите меня докладывать неправду.

– Как же быть, если иначе ничего не получается? — воскликнул огорченный Ковалев. — Уж я ли не возражал майору, когда узнал о назначении? Он меня в конце концов повернул «кругом» и больше ничего. Сами знаете нашего майора. — Он несколько раз тяжело вздохнул и продолжал очень вкрадчивым голосом: — Вы же хороший человек, с душой, вы же понимаете. Вам, небось, тоже хочется туда…

Борис не поддался на эту невинную лесть.

— Не могу, Ковалев. Не могу и не хочу! Лучше договоримся вот так: когда вы покажете себя с самой хорошей стороны, я доложу об этом майору, и он переведет вас, куда вам хочется.

— Не переведет он…

— Переведет, я вам обещаю, — сказал Борис.

— Поскорее бы!

— Это уж от вас будет зависеть.

Ковалев замолчал. Конечно, вполне удовлетворить его такой исход разговора не мог. Но, видя, что большего ему не добиться, он произнес:

— Что ж, спасибо на добром слове, товарищ лейтенант…

Через минуту он обнаружил, что на печке жарко, и удалился на прежнее место. Долго еще до Бориса долетали его скорбные вздохи.

Наступившее утро застало всех на ногах. Одно единственное окно с уцелевшими стеклами пропускало в комнату слабый свет. Погода ухудшилась. Небо скрылось за мутным слоем сырого воздуха.

Борис наскоро умылся холодной водой и позавтракал, обдумывая, что ему предстоит сегодня сделать. Едва он кончил, как его вызвал майор Крестов. Беседа с ним не была продолжительной. Получив последние указания, Борис поспешил к баракам.

Выступление было назначено через час. Это время в хлопотах прошло незаметно. Вместе с капитаном Сизовым Борис наблюдал за погрузкой автомашин, выслушивал наказы, оформлял документы. Все необходимое автомашины взять не могли. Тотчас по прибытии на позиции они должны были пойти в обратный рейс, чтобы захватить оставшееся.

— Станови–и–сь! — протяжно донеслось издали.

Люди зашевелились, разбираясь по своим местам.

— Слушай мою команду… — вновь долетели растянутые слова. — Сми–и–рно! Ша–а–гом… арш!

Колонна двинулась вперед.

Борису стало грустно. Ему захотелось пойти следом за этими людьми, но он только мог поднять руку и помахать удалявшимся. Вряд ли кто обратил внимание на этот жест. Люди шли, не оглядываясь назад. Только вперед смотрели они, туда, где их ждали бои. Они шли молча, сосредоточенно, сознавая всю значимость момента. Глухое рокотание грузовиков стояло в воздухе…

Борис медленно шел по опустевшему поселку. Кое–где попадались пустые консервные банки, кое–где были открыты двери покинутых домиков. На крыльце избушки, где он провел эту ночь, стоял Ковалев. Выпрямившись, он смотрел в ту сторону, откуда еще доносился слабый шум автомобильных моторов. Его простое лицо выглядело теперь суровым. Брови сошлись у переносицы, образовав две глубокие поперечные морщины. Нос как–то заострился, и все черты стали более резкими. Он стоял неподвижно, положив обе руки на перекладину, прибитую к столбикам крыльца, и подавшись вперед всем корпусом.