Дневники обреченных - [2]

* * *

Эх, какой же прекрасный день выдался неожиданным, вопреки предсказаниям метеорологической службы. Снег валил большими, легкими хлопьями, не сносимые ветром, они ложились ослепительно белым пуховым покрывалом под ноги, взмывая с земли, поднимаемые моими, специально топающими ногами, до уровня колена, вихрясь и крутясь в воздухе, какой-то своей частью, следуя за моими ногами.

Дышать свежо и немного колюче, что было приятно, и в купе со всем создавало, на фоне высоких елей и сосен, окружавших плац колонии строгого режима, впечатление вполне свободы. Я радовался жизни, появившейся семьи, любимой женщине, невероятному будущему, которого еще недавно и быть не могло!

В руках я держал небольшую увесистую бандероль, по объему равной пачке писчей бумаги, с обратным адресатом одной из епархий, что очень удивило, и отдельно одно письмо, с написанным на конверте адресом рукой моей Марины. Нетерпение овладело мной, но я не торопился — редкие в этих условиях положительные эмоции в таком количестве, хотелось не только накопить, но и сохранить, на как можно более долгое время…

Конечно, сначала, я прочитал письмо супруги. Кроме всегда эмоционального изложения своих чувств ко мне, тяжелого ожидания следующего свидания, размышлений о будущем, приятных признаний послание содержало длительный, на несколько листов, рассказ о произошедшей трагедии с человеком, о котором я что-то слышал из новостей. Об истории этой многие говорили, очень быстро настоящее обросло, как обычно случается добавлениями на вкус вещающей об этом индивидуальности, причем со ссылками на авторитетные источники, которые, надо заметить, так же не очень-то отличались правдолюбием, но больше останавливались на моментах скабрезных, глубоко личных, аморальных.

Речь шла о известном депутате, славившимся не только своими очень резкими нападками, далеко не всегда высказываемыми впопад и по делу, но и повсеместными попаданиями в разные скандальные истории то на экране телевизора, то обличающим целую когорту профессиональных деятелей, как-то врачей, педагогов, фермеров, даже одиноких матерей, прочих и так уже несчастных, урезанных в возможностях, заработанной плате, правах, но несмотря на это быстро растущего по карьерной лестницы, как часто у нас бывает, вопреки здравому смыслу.

Я не сразу понял, зачем мне это, и чем вызвана такая заинтересованность супруги, но окончание текста письма, следовавшее за длительным рассказом о некоем Буслаеве, направляло меня к Владыке, нашем духовном отце, взвалившем на себя это нелегкое бремя:

«Лелюшка, более подробно обо всех обстоятельствах я написала нашему Отченьке, предполагая, что всем этим будет заниматься именно он. Дело действительное запутанное, требующее небольшого «доследования», изучения, как раз того, что тебе нравится, хотя и не знаю, каким образом ты будешь это все делать. Но ты же талантышко, вот и Владыка сказал, что Лешка с этим со всем справится, тем более по его благословению и его молитовкам.

Я так поняла, что он перешлет (а решение он уже принял) все тебе. Там должно быть два дневника, так можно их назвать. Там же мои и моего шефа Лагидзе Захара Ильича, которого ты прекрасно помнишь, протоколы исследований, докладные записки, мнения на все, на что можно было их иметь, выводы по исследования, экспертизы и прочее. Не знаю, каким образом ты во всем этом разберешься, но, как сказал Отченька: «Это, будто для него все собрано». Не знаю, мое сокровеннышко, что с этим со всем можно сделать, но к большому сожалению контрольным медицинским исследованием это быть не может, поскольку исследуемый был только один, а значит, ни закономерностей, ничего другого быть не может, хотя для следующих возможных исследователей описание этого случая и может пригодиться.

Он не характерен для психиатрии вообще, только в одном своем секторе — приступе «реактивного психоза», все остальное за грани обычного человеческого понимания выходит.

Сам покойный Буслаев просил отправить все нашему Отченьке, поясняя тем, что Владыко знает, что делать дальше, там и действительно есть много духовного содержания (дневники), да и сама личность писавшего, или, к чему больше мы сходимся с З.И. — две личности…, только не смейся: души и Ангела, и поверить этому есть довольно веские причины. Это не патология, не заболевание — мы бы диагностировали…, ты прочти пожалуйста, в отчетах нет неправды, потому что это настоящие отчеты, зафиксированные официально…

Да, вот что: постарайся не афишировать, криминального в этом ничего нет, но если они попадут в руки журналистов или психопатов, то эти наверняка раздуют, какую-нибудь бучу и снова выльют кучу помоев на центр, З.И., да и вообще снова закритикуют психиатрию, а ей сейчас и так не сладко — опять все и всех везде сокращают, а выгнанные из закрытых интернатов больные на свободе очень опасны, а значит, снова врачи, а не чиновники будут виноваты, а законодатели снова натянут на себя маску спасающих Отчизну.

Думаю, что-то от себя лично допишет Владыка, ведь я даже не представляю, что можно со всем этим сделать…».

Письмо заканчивалось, как всегда, строками, вызывающими слезы радости. Немного подержав в руке стопочку прочитанных загадочных листков, отложил их в сторону, я занялся бандеролью.