Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - [143]

.

Когда все в окружении Романовых заняли свои места, Керенский подбежал и крикнул: «Можно ехать!» — и «весь поезд сразу толчком двинулся в направлении императорской ветки». Как только это произошло, тихая и настороженная толпа собравшихся, как один, «вдруг заволновалась и замахала руками, платками и шапками» в жутком безмолвном прощании[1309]. Восход солнца был красивый, как отметил Николай, когда их поезд двигался на север в сторону Петрограда до поворота на юго‑восток в направлении на Урал. В качестве обычного гражданина он воспринял свой отъезд из дома, в котором прожил двадцать два года, так же флегматично, как и свое отречение.

«Я опишу вам, как мы путешествовали, — позднее написала об их поездке Анастасия Сиднею Гиббсу в сочинении, в котором, как обычно, ей непросто давалось английское правописание и она допускала ошибки в написании некоторых английских слов. — Мы выехали утром, и, когда мы сели в поезд, я пошла спать, так же, как и все остальные. Мы очень устали, потому что не спали всю ночь. В первый день было жарко и очень пыльно. На станциях нам приходилось опускать шторы на окнах, чтобы никто не увидел нас. Однажды вечером я смотрела в окно, когда мы остановились около небольшого дома, но это была не станция, поэтому нам можно было смотреть. Маленький мальчик подошел к моему окну и попросил: «Дядя, дай газету, пожалуйста, если есть». Я сказала: «Я не дядя, а тетенька, но у меня нет газеты». Сначала я не могла понять, почему он назвал меня «дядей», но потом вспомнила, что у меня острижены волосы, и мы с солдатами (которые стояли рядом со мной) очень смеялись. По дороге случалось много забавного, и если у меня будет время, я напишу вам {про} наше путешествие потом. До свидания. Не забывайте меня. Много поцелуев от всех нас вам, мой милый. Ваша A.»[1310]

И только сейчас, в поезде, семье наконец сказали, куда их везут[1311]. «И вот закончился этот акт трагедии, последний эпизод царскосельского периода», — писала Валентина Чеботарева в своем дневнике после их отъезда. «Что же, — задавала она вопрос, — ждало их в Тобольске?»[1312]

Глава 19 На улице Свободы

«Почему в этом поезде так много солдат?» — спросила одна из великих княжон, когда поезд отходил от Александровской станции. Все они, конечно, уже привыкли к тому, что их сопровождали военные, «но такое большое их количество в данном случае поразило ее»[1313]. В общей сложности 330 солдат и 6 офицеров 1‑го, 2‑го и 4‑го стрелковых полков сопровождали Романовых на пути в Сибирь, причем солдаты 1‑го полка занимали купе по обе стороны от семьи. Когда поезд проходил через станции, шторы плотно задергивались, двери запирались. Поезд делал остановки только на подъездных путях к сельским полустанкам, где почти не было любопытствующих лиц с их вопросами.

В Петрограде же, как только стало известно, что императорскую семью вывезли, многих волновало, куда именно. Большинство полагало, что в Крым, у других были сведения, что поезд с царской семьей направился на запад, в Могилев, а там — за пределы России. «Это вызвало панику в пригороде Петрограда Нарве, — вспоминал Роберт Крозье Лонг. — Толпа рабочих‑большевиков обвиняла контрреволюционное правительство Керенского в том, что оно вероломно выпустило царя в Германию для обеспечения его безопасност и что результатом будет немедленное вторжение с целью восстановления монархии»[1314].

Циркулировали слухи, что поезд с царской семьей идет прямо в Маньчжурию, в Харбин, который уже становился пристанищем для русских белоэмигрантов, бежавших туда от революции[1315]. Возможно, Керенский и имел в виду Харбин в качестве конечного пункта их назначения, но пока главное было — увезти Романовых туда, где до них не дотянулись бы руки петроградских боевиков[1316].

Несмотря на то что в непосредственной близости располагалось так много охранников, горничной Анне Демидовой поездка показалась весьма приятной. В первый день езды, как она отметила в своем дневнике, в поезде было невыносимо жарко, но их купе были очень чистыми и удобными, а еда, которую подавали в вагоне‑ресторане, была на удивление хороша. Ее готовили работавшие на железной дороге китайские и армянские повара[1317]. Алексей и его мать, оба измученные, не присоединились к ним в вагоне‑ресторане, а обедали вместе в ее купе. В 7:30 вечера, когда жара еще не спала, всем им наконец разрешили выйти из поезда, чтобы размять ноги. Анна {Демидова} даже пособирала с девушками чернику и бруснику. Но они все еще с тревогой гадали о том, что их ждет.

«Тяжело думать о том, куда же везут нас. Пока находишься в пути, то меньше думаешь о том, что ждет впереди, однако на сердце становится тяжело, когда начинаешь думать о том, как далеко ты находишься от своей семьи и увидишься ли когда‑нибудь с ними снова. За пять месяцев я ни разу не видела свою сестру»[1318].

Тем не менее она хорошо спала в ту ночь. После двух недель страшной неопределенности и бессонных ночей ей полегчало. Сейчас она по крайней мере знала, куда их везут, хоть при мысли о Тобольске сжималось сердце. В тот же день немного позже, когда поезд подъехал к сельскому полустанку, она услышала, как железнодорожный чиновник задает вопросы одному из охранников: