Дневники Клеопатры. Восхождение царицы - [20]

А мое лицо! Нос, как будто по собственной воле, начал удлиняться, а мои маленькие губки превратились в большой рот. Правда, прежний красивый изгиб губ сохранился. Лицо, что смотрело на меня из полированных серебряных зеркал, уже казалось взрослым. А взрослое лицо может таить взрослые мысли. Предательские мысли?

Эти перемены застали меня врасплох. Раньше я никогда не присматривалась к тому, как меняются черты по мере созревания и взросления. Думая о том, как выглядел тот или иной человек в детстве, я воображала себе его миниатюрную версию. Например, наш неприятный наставник Феодот — как мне казалось — всегда был таким же, только с возрастом усох. Теперь я гадала о том, как изменюсь в итоге, и внимательно наблюдала собственное преображение. Результат меня тревожил — к нынешней своей внешности я привыкла, а какова будет новая?

Конечно, мне хотелось стать красивой, об этом мечтают все девушки. Ну а если не выйдет, то хотя бы миловидной. А вдруг я окажусь мерзкой уродиной? Какая несправедливость: дожив до двенадцати лет, превратиться из милой девочки в неведомо кого!

Как-то раз я случайно услышала, что один купец говорил о будущем ребенке своей жены. Его спросили, на что он надеется, и я ожидала услышать про здорового или умного малыша. Вместо этого — никогда не забуду! — купец сказал:

— Если родится девочка, я уповаю на то, что она не будет некрасивой.

Я долго задавалась вопросом, родилась ли у него девочка и не оказалась ли она некрасивой.

И вот теперь я (когда никто не мог меня застать за таким занятием) всматривалась в зеркала, пытаясь разглядеть свое будущее лицо.

Мои грудь и талия тоже менялись. Поначалу то был лишь намек, но через год после отъезда отца перемены стали явными. Мне хотелось, чтобы грудь перестала увеличиваться, потому что это был самый очевидный, бросавшийся в глаза признак взросления. Я стала надевать плотную нижнюю одежду под широкие платья, чтобы утягивать грудь, когда направлялась на встречу со старшими сестрами-царицами: я хотела сохранить облик невинного ребенка как можно дольше. Но в моих покоях эти пелены приходилось снимать: ходить стянутой неприятно и даже болезненно.

Сложность моего положения заключалась и в том, что рядом со мной не было взрослой женщины, которая могла бы помочь и что-то подсказать. Охранники мужского пола, приставленные ко мне сестрами, для этой цели определенно не годились.

Конечно, в нормальной семье младшая сестра поговорила бы со старшими. Но у нас в первую очередь все были Птолемеями, а женщинами и сестрами — во вторую и третью.

И тут пришло то, на чем кончается детство, — главный признак женственности, означающий способность к вынашиванию детей. У меня это впервые случилось летом, когда мне минуло двенадцать, а отец отсутствовал уже больше года. Я была готова к этому и не подумала, что умираю или болею, как думают порой невежественные девочки. Суть события была мне ясна. Если меня что-то и встревожило, то лишь внезапно обрушившееся понимание: слово «ребенок», общее для мальчиков и для девочек, более ко мне не относится.

Я стала женщиной, и, помимо всего прочего, это означало возможность вступления в брак. То есть теперь меня могут выдать замуж за какого-нибудь чужеземного царя и отослать из Египта. Там пойдут дети, тревоги за них… А ведь я совсем недавно сама была ребенком и не успела по-настоящему почувствовать себя взрослой.

Это пугало меня больше всего: больше, чем незаконное правление моих сестер, больше, чем Рим, даже больше, чем смертоносная вода гавани. Природа сделала меня взрослой, а природу не уговоришь и не разубедишь.

Только Исида, моя добрая хранительница и мудрая наставница, могла меня понять. В первые дни после произошедшей во мне великой перемены я долгие часы проводила в храме у моря, глядя на статую богини.

Исида была воплощением этих тайн, совокупностью женского начала — женственности и материнства. Неудивительно, что женщины преклонялись перед той, в ком воплощалась сама их суть. Я могла лишь молить ее защитить меня в пугающем путешествии в страну взрослой жизни.

Глава 6

Отчасти, чтобы отогнать эти мысли, отчасти бунтуя против той роли, что мне (без моего согласия!) уготовила природа, я решила создать группу единомышленников — «общество Имхотепа», названное в честь легендарного врача и зодчего Древнего Египта. Членам общества предстояло заняться изучением египетского языка и старой письменности, а значит, у них должно быть главное: желание проникнуться духом давно ушедших предков и прислушаться к тому, что они шепчут нам из бездны былого.

На первых порах в общество захотели вступить многие мальчики и девочки, как соученики Мардиана, так и дети дворцовых служителей разного ранга. Возможно, поначалу их привлекло то, что во главе общества стояла царевна, но поскольку мы работали весьма и весьма усердно, со временем они отсеялись. Остались лишь те, кого искренне интересовало наше дело. Мы хотели научиться читать письмена на древних монументах.

Впрочем, соблазняло и то, что само существование общества следовало держать в тайне. Почему? Наверное, потому что дети — а я твердо вознамерилась не отказываться от собственного детства без борьбы — любят секреты, позволяющие им ощущать собственную значимость и смелость. Мы гордились тем, что сумели создать в переполненном соглядатаями дворце тайное общество, неведомое посторонним. И конечно же, предпочитали не думать о том, что наш секрет никто не раскрыл лишь по той причине, что другие тоже считали нас детьми, и наши дела не заслуживали их внимания. Даже мои сестры, подозрительные по натуре, привыкли относиться ко мне как к малолетней дурочке и ослабили бдительность.