Дневник войны со свиньями - [8]
Отсосав пенку мате – что всегда было знаком вежливости, а теперь стало предосторожностью, – Видаль, наливая другу напиток, спросил:
– Где совершают бдение?
– Над кем? – спросил Джими, как бы не понимая.
Вид у него был не столько недоумевающий, сколько озабоченный, какой бывает у играющих в труко. Видаль, не теряя терпения, пояснил:
– Над газетчиком.
– Веселенькая тема!
– Но ты подумай, как его убили! Существует же долг солидарности.
– Лучше не привлекать к себе внимания.
– А долг солидарности?
– Это дело второстепенное.
– А что же первостепенное? – спросил Видаль с легким раздражением.
– Что первостепенное? Да у тебя какая-то мания присутствовать на всех бдениях и похоронах! В известном возрасте люди готовы учредить клуб на кладбище.
– Хочешь, я тебе кое-что скажу? Я сбежал от Губерманов, чтобы не быть на похоронах.
– Это ничего не доказывает. Тебе, наверно, захотелось вздремнуть.
Видаль промолчал. Притворяться перед Джими было бессмысленно, и он, хлопнув друга по плечу, сказал:
– Признаться тебе? Нынче утром я проснулся оттого, что мне не терпелось узнать, где совершается бдение.
– Нетерпение – это особь статья, – неумолимо отметил Джими.
– Особь статья?
– Нетерпение и раздражительность – они всегда при нас. Не веришь, подумай об этой войне.
– Какой войне?
Но Джими, будто он еще и оглох, опять начал:
– В известном возрасте…
– От этих слов меня уже тошнит, – предупредил его Видаль.
– Меня тоже. Однако я не отрицаю, что в известном возрасте у нас слабеет самоконтроль.
– Какой еще самоконтроль?
Джими, не слушая его, продолжал:
– Как и все остальное, он тоже изнашивается, слабеет, перестаешь сдерживать себя. Доказательство? Что бы и где бы ни случилось, первыми туда являются старики.
– Нет, это немыслимо! – с удивлением воскликнул Видаль. – Я ведь еще не старик, а и меня туда же.
– В итоге – прескверное сочетание: нетерпение и замедленные реакции. Неудивительно, что нас не любят.
– Кто нас не любит?
– Какие у тебя отношения с сыном? – вместо ответа спросил Джими.
– Прекрасные, – ответил Видаль. – Почему ты спрашиваешь?
– Лучше всех устроился Нестор. Они с сыном – как братья.
Услышав эту фразу, Видаль стал развивать свою любимую теорию. Сформулировав первое правило: 25
«Надо соблюдать дистанцию, она создает атмосферу честной игры» (слова эти в данном случае не получили привычного для него одобрения Джими), он был рад поводу блеснуть способностью рассуждать и излагать мысли, испытанной в различных ситуациях, но вдруг спохватился – и тут же себя успокоил, – что, возможно, он уже высказывал Джими те же соображения теми же словами.
– По закону природы, – заключил он с чувством, – мы, родители, уходим раньше…
– В котором часу возвращается твой сын? – бесцеремонно перебил его Джими.
– Наверно, сейчас придет, – ответил Видаль, не подавая вида, что задет.
– Вот и я уйду раньше, чтобы он меня не увидел, – сказал Джими.
Эта фраза удивила Видаля и огорчила. Ему захотелось возразить, но он сдержался. Он был уверен, что любовь его не ослепляет: его сын – действительно мальчик добрый и благородный.
4
Пройдя через два дворика, Видаль направился в санузел.
Там, в прачечном отделении, Нелида, стирая в одной из раковин, разговаривала с Антонией и с племянником Больоло. Антония была девушка невысокого роста, шатенка с грубоватой кожей и короткими руками; голос ее, низкий и хриплый, напоминал голос только что проснувшегося человека. В их доме она пользовалась большим успехом. Племянник Больоло – высокий, тощий, безбородый парень с круглыми глазами, в сорочке, сквозь которую просвечивала майка, – обнимая ее за талию, воскликнул:
– Ух ты, Кобылка!
«Да, молодежь! – подумал Видаль. – Между ними двумя небось дело на мази».
– О чем вы тут болтаете? – спросил он.
– Уходите, уходите! – смеясь, сказала Антония.
– Вы меня гоните? – спросил Видаль.
– Что вы! Конечно нет, – заверила его Нелида.
– Дону Исидро нечего слушать, о чем мы тут говорим, – настаивала Антония.
Видаль про себя отметил, что у Нелиды зеленоватые глаза.
– Почему же? – запротестовал племянник Больоло. – Сеньор Видаль духом молод.
– И сердцем чист, – прибавила Нелида.
– Надеюсь, что так, – отозвался Видаль и подумал, что ему пришлось пережить переходную эпоху. В годы его молодости женщины не разговаривали так вольно, как теперь.
– Не только духом молод, – сказала Нелида с некоторым пафосом. – Сеньор Видаль в расцвете сил.
– Как жаль, что меня величают «сеньор», – заметил Видаль.
– В каком году вы родились? – спросила Антония.
Видалю вспомнилось посещение их дома двумя девушками, проводившими опрос жильцов для какого-то института психологии или социологии. Он подумал: «Недостает лишь, чтобы и эта вытащила тетрадку и карандаш». И еще: «Как мне приятно в обществе молодых».
– Об этом не принято спрашивать, – ответил он шутливо.
– Я считаю, вы правы, – согласился племянник Больоло. – Не обращайте внимания на Кобылку. Могу вам сообщить: Фабер ей не ответил.
– Ты же не станешь приравнивать сеньора к тому старику! – с неожиданной горячностью возмутилась Нелида. – Спорим, что Фаберу уже пятьдесят стукнуло.
«На мой взгляд, ему что-то между шестьюдесятью и семьюдесятью, – подумал Видаль. – Для этих молодых людей человек пятидесяти лет уже старик».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Аргентинский прозаик Адольфо Биой Касарес (р. 1914—1999) – один из крупнейший латиноамериканских писателей XX века. Наряду с Борхесом, Маркесом и Кортасаром он уже причислен к классикам мировой литературы.
Известные по отдельности как вполне «серьезные» писатели, два великих аргентинца в совместном творчестве отдали щедрую дань юмористическому и пародийному началу. В книгу вошли основные произведения, созданные X.Л.Борхесом и А.Биой Касаресом в соавторстве: рассказы из сборника «Две памятные фантазии» (1946), повесть «Образцовое убийство» (1946) рассказ.
Составленная X.Л.Борхесом и А.Биой Касаресом «Книга Небес и Ада» представляет собой самый необычный взгляд на древнейшую из «вечных проблем». Привычные истины уживаются в ней с парадоксальными определениями, составители включают себя в антологию, создают апокрифических авторов, приписывают реальным авторам несуществующие тексты… Удовольствие же, получаемое от чтения «Книги Небес и Ада», – это удовольствие от превосходного литературного произведения.
В рубрике «Документальная проза» — Адольфо Бьой Касарес (1914–1999) «Борхес» (Из дневников) в переводе с испанского Александра Казачкова. Сентенция на сентенции — о Шекспире, Сервантесе, Данте, Бродском и Евтушенко и т. п. Некоторые высказывания классика просятся в личный цитатник: «Важно, не чтобы читатель верил прочитанному, а чтобы он чувствовал, что писатель верит написанному». Или: «По словам Борхеса, его отец говорил, что одно слово в Евангелиях в пользу животных избавило бы их от тысяч лет грубого обращения.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.