Дневник войны со свиньями - [40]

– И я тоже только об этом и думаю, – подал голос Видаль.

Они рассмеялись, стали по-братски хлопать друг друга по плечам.

– Не трогайте меня, – предупредил управляющий, – не то я поплыву.

– Осторожней со свечой, – посоветовал Фабер и придержал ее.

– Если все эти ящики загорятся, мы облегчим работу молодежи.

– Ох, не шутите!

– А если рискнуть и быстренько сбегать в санузел? – предложил Фабер.

– Это нельзя, мы подведем парней нашего дома, – заявил управляющий. – Они же сказали, будто мы ушли, а что будет, если те увидят, как мы спускаемся. Нет, нельзя.

– Тогда я впадаю в младенчество! – плача от хохота, заявил Фабер.

– Неужто здесь наверху не найдется подходящего местечка? – поинтересовался управляющий.

– Может быть, там, за последним рядом ящиков? – предположил Видаль.

– А это не над квартирой Больоло? – спросил управляющий.

– Ну уж этого я не знаю, – ответил Видаль.

– Наконец-то! – воскликнул управляющий. – Вот я и догадался, это вы в тот раз промочили ему потолок. А теперь ему промочит целое трио!

С трудом двигаясь от судорожного хохота – как ни сдерживались, он прорывался, – они на четвереньках добрались до указанного Видалем закоулка. Там и постояли минуту-другую.

– Если он не наймет лодку, утонет, – предсказал Фабер.

Направились обратно. Управляющий шепнул Видалю, кивая на Фабера:

– Старается изменить голос. А гнусавит еще сильней.

– Крякает, как утка, – кивнул Видаль.

Внезапно они притихли в тревоге: внизу поднялся шум. Слышалось шушуканье, глухие удары, будто кого-то подталкивают, и наконец громко произнесенное грязное словцо.

– Бог мой, что это там? – дрожащим гнусавым голосом спросил Фабер.

Никто ему не ответил.

Тяжелые шаги, сопровождаемые отчаянным скрипом лестницы, медленно приближались к чердаку. Когда показалась эта туша, Видаль сперва даже испугался. Он не сразу ее узнал, пока девочка не посветила фонарем: огромная, цилиндрической формы, распухшая, бронзовая, как индеец, донья Далмасия глядела на них с гневным выражением, глаза ее блуждали.

– Кто они? – спросила женщина.

– Сеньор управляющий, Фабер и Видаль, – ответила внучка.

– Трое трусишек, – с явным презрением проговорила женщина. – Детей испугались и прячутся. Знайте же, трусы, что я хотела остаться внизу. Пусть они приходят, я их всех одним ударом уложу. Но дочка велела идти наверх, свинство все это, и она еще говорит, будто я слепая.

Воцарилось молчание.

– Что там теперь происходит? – спросил Видаль.

– Она про нас забыла, играет с внучкой, – ответил Фабер.

– Не знаю, как ей доверяют ребенка, – заметил управляющий. – В настоящее время эта женщина стала мужчиной, да еще премерзким. Вот какие штуки откалывает старость.

32

Вторник, 1 июля

Вторжение доньи Далмасии подействовало угнетающе. Все трое приумолкли. Час, видимо, был уже поздний, а в это военное время заполненные страхом дни изматывали до крайности. В тишине и полутьме Видаль задремал. Ему снилось, что он, задев рукой свечу, опрокинул ее, что чердак загорелся и что он, одна из жертв, проходит очищение огнем. Теперь он, по каким-то резонам, которые во сне он не мог вспомнить, желал победы молодым, и все объяснялось одной фразой, казавшейся ему весьма убедительной: «Чтобы жить как молодой, я умираю как старик». Усилие, с которым он ее произносил, а может быть, и исходившее из его уст бормотанье разбудили его.

Тут он, видимо, вспомнил, пусть инстинктивно, что недавно при других обстоятельствах проснулся, согнутый в дугу из-за люмбаго, – и он сразу же попробовал сделать несколько движений, проверяя гибкость поясницы: боли не было и в помине.

«Как всегда, я просыпаюсь первый», – с некоторой гордостью сказал он себе. При свете зари, проникавшем через слуховое окошко, он увидел Фабера и управляющего. «Спят, как два дышащих трупа», – подумал он, и его удивило открытие, что дыхание в некоторых случаях может быть отталкивающим процессом. Поднявшись, он чуть не споткнулся о тело девочки, спавшей с полуоткрытыми глазами, так что видны были белки, и это придавало ей вид лежащей в обмороке. В нескольких шагах от нее, раскинувшись, спала старуха. На лестнице Видаль почувствовал большую слабость и сказал себе, что надо что-нибудь съесть. Давным-давно, вероятно, когда он был еще совсем маленьким, у него бывали натощак приступы дурноты. Спустившись вниз, он остановился, держась за поручни. Было тихо. Люди еще спали, но нельзя было терять время – ведь скоро они начнут вставать.

В его комнате было темно и холодно, и снова появилось ощущение, слишком частое в последнюю неделю, будто все вокруг спокойно. Удрученно он спросил себя, не кроется ли в этом мнимом покое предвестие беды. Он смотрел на предметы в комнате, как если бы он возвратился из долгого путешествия и стоит где-то снаружи, отделенный от них стеклом.

Видаль умылся, надел лучшую одежду, завернул в газету смену белья и несколько носовых платков. В последнюю минуту вспомнил про ключи и бумажку с адресом Нелиды. Все это нашлось в кармане другого пиджака. Под адресом и указаниями: «дверь 3, подняться по лестнице, дверь Е, идти по коридору, подняться по лестнице на антресоль, дверь 5» – Нелида написала: «Жду тебя!» Видалю подумалось, что такие вот нежные слова женщин очень много значат в жизни мужчин. Потом спохватился, что надо оставить Иси-дорито объяснение своего ухода. Он не знал, что написать. Сказать правду в записке нельзя, что-то выдумать он затруднялся, да и некогда было думать. Наконец он 121