Дневник театрального чиновника (1966—1970) - [64]
Пришел Витте (художник, оформлявший наши фестивальные дипломы), а я вся убитая. Он хотел отвлечься, а я его еще больше расстроила. Пришел Кудрявцев, стал спрашивать Витте о его птицах (Витте держит певчих птиц), и, когда тот сказал, что у него поют соловьи, Кудрявцев удивился, что соловьи поют в неволе, на что Витте ответил: «Мы-то поем». Кудрявцев замолчал.
Сижу на семинаре, Малашенко делает сообщение о Международном июньском совещании и, глядя на меня, наверное, думает, что я записываю его выступление (он всегда злится, когда видит, что я пишу). А я решила просто воспользоваться временем и переписать свои заметки.
Вообще, мне сейчас хорошо, живу, вся погруженная в Польшу: фестиваль польских пьес, польские актеры и режиссеры. Уже приехали: Красовский — в Ермоловский и Окопинский — во МХАТ, у них в театрах все в порядке, все друг другом вроде довольны.
Прошлая запись была 21 августа о том, что сняли многие спектакли. Потом за них пошла борьба. И вот 16 сентября играли «Послушайте!».
Радует победа «Нового мира». Против него была развернута очередная кампания, особенно в «Огоньке» в связи со статьей Дементьева, которого обозвали почти троцкистом[39]. Но, слава Богу, многие люди думают не так, как Шумов, который все призывает «не дразнить гусей», то есть молчать. Так вот, поднялся до «гражданского» поступка К. Федин, говорят, он написал в ЦК, что если эта травля журнала не прекратится, то он сложит с себя полномочия Первого секретаря Союза писателей. Протестовали Р. Гамзатов, К. Симонов. В результате в 7-м номере «Нового мира» разрешили напечатать «От редакции», где они красиво и с достоинством разделались с «Огоньком». А потом в «Литературной газете» «полемика» была прекращена, там опубликовали специальную статью насчет того, что спорить, мол, необходимо, но не так, и хватит, а то читатели подумают, что кто-то с кем-то бранится.
Разговаривала с В. Максимовым, он рассказал о «драке наверху», о группировках — украинской и белорусской. Что Мазуров порядочнее других и не «дружит» даже со своим кругом. Что украинская группировка — это страшно, по всей стране расставляет своих. Потом он поделился, что ему звонил Фоменко, он без работы, из МГУ его выгнали и сказали, что вернут, если он согласится снять два спектакля и покаяться, а он ответил, что ему каяться не в чем, и на Бронной не хотят, чтобы он ставил «Капитальный ремонт».
А 7 сентября я была у Бориса Владимировича на даче, мы с ним гуляли (Галина Георгиевна с нами не пошла, она себя неважно чувствовала). Говорили о Кузнецове[40], что он продолжает писать, давать интервью. В частности, Кузнецов говорит, что свобода была лишь в период между Февральской и Октябрьской революциями. Борис Владимирович сказал, что Кузнецов не прав, ему кажется, что тут надо говорить о перерождении, а не о самой революции, революция есть революция. Как говорил Наполеон, революцию задумывают идеалисты, осуществляют палачи, а пользуются ею… Тут я его спросила: «А как же Ленин — и то, и другое?» Он: «Первое». Я: «А как же второе?» Он: «Это сложно». Кстати, когда-то он мне говорил, что одна, а может и основная, ошибка Ленина — это то, что после свершения революции он не распустил партию, которая стала страшной бюрократической силой.
В этот раз (раньше я не слышала от него) он как-то грустно сказал, что вот он в стороне, а ведь тоже тяжело, еще есть силы, темперамент, а он никому не нужен и не используется. Очень радовался победе «Нового мира», прочитал вслух «От редакции». В этот вечер мы говорили с Галиной Георгиевной о книге Манчестера «Убийство Кеннеди», которую она прочитала (а я еще не очень много). Галина Георгиевна сказала примерно то же, что и моя мама (она тоже читала), что это так страшно, что она не хотела бы там жить. Борис Владимирович стал довольно сердитым и сказал, что это наша стойловая психология.
Опять говорили о Чехословакии. Борис Владимирович рассказал, что на 4 сентября в Чехословакии был назначен Пленум ЦК, на котором хотели объявить Дубчека во всем виноватым, и его, и Смрковского исключить из партии, но 4 сентября вернулся из Польши Свобода, и мнения и в этом ЦК раскололись, и вроде и Гусак присоединился к Свободе, что этого делать сейчас нельзя. Пленум отложили на неопределенный срок, а Гусак вылетел к нам. Борис Владимирович сказал, что Брежнев — палач, хочет доконать свою жертву, хочет, чтобы Дубчека выслали к нам, ну а тут…
16 сентября утром Шумов встретил меня словами, что порадует и огорчит одновременно, — в «Правде» было объявлено, что играют «Послушайте!» и «Счастливые дни несчастливого человека», и там же, что Гароди осуждают французские коммунисты, он там что-то вразрез высказался. А потом к Голдобину пришли из Польского посольства Коваль и Ирэна Габор (секретарь посольства и советник по культуре). Говорили о сроках фестиваля, о симпозиуме, в котором Голдобин переломал состав наших участников, введя Мдивани, Равенских, Лаврентьева, Е. Симонова и т. д. докладчиками. А сегодня было совещание у того же Голдобина с Ростоцким и Синянской, и они «вернули щи назад» (по известному анекдоту) — не будут делать доклады Мдивани, Равенских, Е. Симонов и т. д. Конечно, завтра может быть все опять наоборот — это отражает суть нашей жизни, поэтому я все это и записываю.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.