Дневник - [17]

Казалось бы, что шокировать находящихся в зале уже невозможно, но последняя прочитанная запись показала, что это не так. Эйлин сидела в шикарном кресле и, промокая кружевным платочком несуществующие слезы, тихо приговаривала:

— Ах, мне мой мальчик писал такие проникновенные письма. Я храню их все до сих пор.

— Все три что ли? — злорадно спросил Альбус.

Ответить возмущенной Эйлин помешал звук открываемой двери. В зал суда, толкая друг друга, ввалились четверо помятых аврора.

— Нападение! Неизвестные злоумышленники проникли в зал суда! — завопили они, и уставились на сидящую в кресле женщину, открыв рот. Бровь Эйлин выразительно приподнялась в удивительно знакомом жесте.

Мать Северуса посмотрев на часы, удовлетворенно хмыкнула:

— Два часа тридцать одна минута. Мой личный рекорд. Хотя у Северуса с Гордоном получалось намного дольше. Есть к чему стремиться.

— Сдавайся! Неизвестная злоумышленница! — гнусно захихикал Альбус.

— Так! Прекратить балаган! А вы, отправляйтесь на пост! Перси, продолжай читать, — рыкнул со своего места председательствующий Кингсли.

Дождавшись, пока за аврорами закроется дверь, Перси вздохнул и продолжил чтение.

Глава 9. День за днем

«28 августа 1972 года.

Анализируя прошедшее с Хэллоуина время я разочарованно понял, что ничего, абсолютно ничего с этого времени не произошло. Фактически, целый год был прожит зря. Даже эта золотая гриффиндорская троица не делала попыток достать меня.

Ну как не делала. Пыталась, что очень быстро пресекалось на корню представителями своего же факультета. Было такое ощущение, что старосты ходят за ними по пятам, предотвращая любые попытки потерять драгоценные баллы, которых бы хватило на парочку выпадов мою сторону. Это принесло определенные успехи. Они торжественно заняли гордое третье место, опередив только хаффлпафцев, которые перед самыми экзаменами умудрились каким-то невероятным способом разнести больше половины четвертой теплицы, где выращивались редкие и очень ценные растения. Особенно расстроила мадам Спраут гибель только что созревших мандрагор. Это привело к просто гигантскому количеству снятых баллов. Новый рекорд Хогвартса, между прочим. Пятьсот баллов за один вечер еще никто и никогда не терял.

Я негодовал! Как могло такое грандиозное событие произойти без моего участия?! Или хотя бы не в пределах моей видимости. Проходя по холлу мимо часов, где в глаза бросилась ничтожная горстка топазов, я помчался в кабинет директора за объяснениями. Выслушав эту душещипательную историю, я ехидно поинтересовался, а точно ли от меня нужно защищать Хогвартс? Такими темпами мы будем доучиваться в руинах, причем я к этому не буду иметь никакого отношения. Короткое и емкое: «Вон отсюда», — послужило поводом гордо удалиться, пожелав директору счастливого дня.

Люпин так вообще от меня шарахался. Ну не в духе я был в тот день, когда мы повстречались один на один в каком-то темном коридоре. Он начал меня оскорблять, весьма неоригинально, кстати, наверно пытаясь выпендриться перед своими дружками, надеясь рассказать, как ему удалось без особых последствий прижучить Нюниуса. Не вышло, бывает. Я уже писал, то всяких подленьких заклятий знаю больше, чем иной пятикурсник? Когда Люпин принял свой первоначальный облик и перестал кудахтать, он очень быстро сбежал, даже не попытавшись меня как-то отблагодарить за бесценный опыт.

И ни разу после этого не пытался на меня наезжать. Даже иногда предпринимал попытки сдерживать Поттера с Блэком. То ли у него чувство самосохранения больше развито, чем у них, то ли в его голове есть мозги, отсутствие которых отличительная особенность их факультета, не знаю. Но факт остается фактом. С Люпином у меня проблем больше не было. Еще бы выяснить, куда он каждый месяц уезжает. Догадки, конечно, есть, но не буду раньше времени кидаться голословными обвинениями.

Все экзамены я сдал на превосходно, естественно. Даже эти дурацкие полеты. Летать — это конечно здорово: чувство свободы, пространства вокруг, ветер в ушах. Еще бы делать это без метлы. Находят удовольствие от полетов именно на метлах исключительно извращенцы. Вот как можно ощутить все вышеупомянутое, когда древко трет тебе между ног, рукоятка периодически впивается в задницу, руки от постоянного перенапряжения регулярно сводит судорогой, а в голове одна лишь мысль: как бы не сорваться. Как бы было здорово научиться летать без метлы! Но, к сожалению, это невозможно.

Квидич я вообще не понимаю. Смысл часами перекидывать один тяжеленный мячик друг другу, пытаясь попасть в три огромных кольца, уворачиваясь при этом от еще более тяжеленных мячиков, посланных с явной целью тебя травмировать, если результат все равно зависит от ловца, ну и устраивали бы соревнования ловцов. О, я понял! Это и есть соревнования ловцов, а для пущей зрелищности в команду набираются еще группы мазохистов и садистов, для удовлетворения потребностей и тех и других. Все оказывается логично и просто. К слову о ловцах. Малфой как-то вытащил меня на поле и предложил поймать снитч. Это случилось после того, как я преодолел свои весьма обоснованные опасения перед полетами — все-таки метла — это не мое. Ну и ничего сложного, самое главное как раз с метлы не свалиться, а снитч, он же нарочно дразнит ловца, главное его сразу схватить. Раз поймал, второй поймал, перед тем как ринуться вдогонку за третьим я обнаружил, что на поле высыпал, чуть ли не весь факультет Слизерина. На четвертом снитче мне это надоело (я как раз разобрался с принципом ловли этого мячика, кстати, если долго ничего не делать, снитч еще раз подлетает прямо к тебе, главное момент не пропустить и схватить его) и, всучив его в руки опешившему Малфою, я заявил, что в этом цирке больше участвовать не собираюсь и гордо удалился с поля. Малфой бегал за мной по пятам целую неделю. То один, то с капитаном слизеринской команды, то вообще со всей командой. Я так и не понял, чего они от меня хотят. Нет, я, конечно, понял, но упорно делал вид, что не понимаю. Но вскоре, к счастью, начались экзамены у старшекурсников: у кого-то СОВ, у кого-то ЖАБА, к тому же я притащил сборник правил и ткнул им этим кабанам в лицо, там очень четко было написано, что до тринадцати лет ни-ни, вот исполнится мне тринадцать и можно будет вернуться к этому разговору, и от меня, наконец-то отстали.