Дневник Серафины - [33]
— Но вечно довольствоваться только этим?
— Ничего не поделаешь — судьба! И роптать на нее не приходится.
— Такое смирение говорит в вашу пользу, ведь вам была уготована иная участь…
— Зачем ворошить прошлое, — сухо сказал он.
Во время разговора я наблюдала за ним. Меня бесит его безразличие к моим чарам. Может, я не умею строить глазки мужчинам, потому что победа над Оскаром не в счет.
Под конец я дала ему понять, чтобы он не дичился нас и навещал иногда, так как мы скучаем в деревне.
— Сейчас вам скучать некогда, — ответил он.
— Отчего же?
Он засмеялся.
— Я слышал, вы скоро станете замужней дамой. А насколько я по прежним временам помню, приготовления к свадьбе связаны с хлопотами.
— К нам с мамой это не имеет касательства.
— Ну, мечты о будущем не дадут скучать…
— О, я отношусь к замужеству так же прозаично, как вы к Сулимову, — небрежным тоном заметила я и посмотрела на него так, что он не мог усомниться в искренности моих слов.
Во взгляде, устремленном на меня, я прочла насмешку. Оно и понятно: Пильская небось разболтала ему и про Оскара, и вообще про наш брак.
Я покраснела, и разговор оборвался.
21 июля
Странно, отчего меня так влечет к этому чужому человеку, как-никак поставленному в зависимое от нас положение и к тому же не представляющему из себя ничего особенного; отчего я испытываю беспокойство, постоянно думаю о нем, стремлюсь узнать его поближе.
Меня бесит его равнодушие.
Вечером приехал барон и, как он выразился, силком привез с собой агронома. Дорогая, бесценная мамочка, заметив, что его общество мне приятно, предоставила нам возможность сойтись поближе. Она весь вечер беседовала с бароном, а ему волей-неволей пришлось разговаривать со мной.
В глазах у него иногда вспыхивает огонь, но, видимо, он сдерживает себя, словно боится оказаться во власти моих чар.
Меня это сердит и вместе забавляет.
Сегодня он повел разговор о разных серьезных предметах: о нашей истории, о польских книгах, и мне было стыдно своего невежества. Я впервые услышала от него, что у нас есть своя литература. У мамы и в заводе нет польских книжек; они хороши для людской, утверждает она, а для молоденькой девушки, которой прежде всего надлежит ознакомиться с французской и английской литературами, это неподходящее чтение.
Что до меня, я вообще предпочитаю книжному миру — живой.
У него отличный от нашего взгляд на вещи, и его суждения порой кажутся мне чудными. Через каждые два слова поминает он про труд. Не удержавшись, я заметила, что, даже согласно священному писанию, труд — кара господня. Он засмеялся.
Он стал со мной более откровенен и намерен, кажется, обратить меня в свою веру. Мы с ним отчаянно спорили, но это было очень забавно и весело. Время пролетело незаметно. А потом весь вечер меня осаждали разные мысли.
Какая жалость, что он всего-навсего эконом!.. Если бы не это обстоятельство, я предпочла бы его всем мужчинам, которых до сих пор знала.
24 июля
Я и думать забыла об Оскаре, как вдруг он свалился на нас вместе… с дождем. Ливень, град, гроза, ветер, и он тут как тут. Сидел бы себе в Гербуртове и терпеливо ждал, так нет же, явился! Еще успеет надоесть мне, когда придется жить с ним bee a bee,[55] — при мысли об этом меня охватывает дрожь. Едва переступив порог гостиной, он со своим идиотским смехом кинулся ко мне и, плюхнувшись рядом на стул, схватил мою руку, которая, по его словам, уже принадлежит ему, и не выпускал до самого отъезда. Ох, до чего же он показался мне отвратительным в сравненье с агрономом… с жалким агрономишкой… К счастью, никто не слышал его отчет о приготовлениях к свадьбе. Когда он уехал, у меня разболелась голова и я чуть не плакала.
Оставшись наедине с мамой у нее в спальне, я кинулась ей на шею и разрыдалась.
Она обняла меня и тоже заплакала, без слов поняв, что со мной.
— Надо скрепиться и призвать на помощь благоразумие, — зашептала она, — зато ты будешь пользоваться неограниченной свободой. Его докучные ласки… страсть… поутихнет, пройдет, как все на свете… Ты будешь сама себе госпожой. Тебе не придется ни в чем себе отказывать, а у нас, женщин, много разных прихотей… Чем глупей муж, тем вольготней живется жене. Знаю, знаю, что совсем невесело, но надо себя перебороть…
— Послушай, — помолчав немного, продолжала она, — в жизни самых счастливых супругов наступает горькая година разочарований. Так не лучше ли с самого начала, как с Оскаром, не питать никаких иллюзий, чем разочароваться впоследствии в любимом человеке? Жизнь — сплошная цепь заблуждений и разочарований. — Она вздохнула. — Чем меньше женщина любит, тем лучше для нее.
— Он мне гадок! — вырвалось у меня.
— Ничего, попривыкнешь и перестанешь замечать его недостатки, — отвечала мама. — И потом, на нем свет клипом не сошелся.
Она погладила меня по голове.
Боже, какая я несчастная!
Наутро только я открыла глаза, раздался стук в дверь. И в комнату с торжествующим видом вошла Пильская, неся на вытянутых руках какой-то предмет, покрытый салфеткой.
— Ну-ка, барышня, отгадайте, с чем пришла я пожелать вам доброго утра!
Но, видя по моему лицу, что отгадывать загадки у меня нет ни малейшего желания, она сдернула салфетку, и я увидела чудесную шкатулку от Тана.
Захватывающий роман И. Крашевского «Фаворитки короля Августа II» переносит читателя в годы Северной войны, когда польской короной владел блистательный курфюрст Саксонский Август II, прозванный современниками «Сильным». В сборник также вошло произведение «Дон Жуан на троне» — наиболее полная биография Августа Сильного, созданная графом Сан Сальватором.
«Буря шумела, и ливень всё лил,Шумно сбегая с горы исполинской.Он был недвижим, лишь смех сатанинскойСиние губы его шевелил…».
Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.
Предлагаемый вашему вниманию роман «Старое предание (Роман из жизни IX века)», был написан классиком польской литературы Юзефом Игнацием Крашевским в 1876 году.В романе описываются события из жизни польских славян в IX веке. Канвой сюжета для «Старого предания» послужила легенда о Пясте и Попеле, гласящая о том, как, как жестокий князь Попель, притеснявший своих подданных, был съеден мышами и как поляне вместо него избрали на вече своим князем бедного колёсника Пяста.Крашевский был не только писателем, но и историком, поэтому в романе подробнейшим образом описаны жизнь полян, их обычаи, нравы, домашняя утварь и костюмы.
Графиня Козель – первый роман (в стиле «романа ужасов») из исторической «саксонской трилогии» о событиях начала XVIII века эпохи короля польского, курфюрста саксонского Августа II. Одноимённый кинофильм способствовал необыкновенной популярности романа.Юзеф Игнаций Крашевский (1812–1887) – всемирно известный польский писатель, автор остросюжетных исторических романов, которые стоят в одном ряду с произведениями Вальтера Скотта, А. Дюма и И. Лажечникова.
В творчестве Крашевского особое место занимают романы о восстании 1863 года, о предшествующих ему событиях, а также об эмиграции после его провала: «Дитя Старого Города», «Шпион», «Красная пара», «Русский», «Гибриды», «Еврей», «Майская ночь», «На востоке», «Странники», «В изгнании», «Дедушка», «Мы и они». Крашевский был свидетелем назревающего взрыва и критично отзывался о политике маркграфа Велопольского. Он придерживался умеренных позиций (был «белым»), и после восстания ему приказали покинуть Польшу.
В книгу еврейского писателя Шолом-Алейхема (1859–1916) вошли повесть "Тевье-молочник" о том, как бедняк, обремененный семьей, вдруг был осчастливлен благодаря необычайному случаю, а также повести и рассказы: "Ножик", "Часы", "Не везет!", "Рябчик", "Город маленьких людей", "Родительские радости", "Заколдованный портной", "Немец", "Скрипка", "Будь я Ротшильд…", "Гимназия", "Горшок" и другие.Вступительная статья В. Финка.Составление, редакция переводов и примечания М. Беленького.Иллюстрации А. Каплана.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.