Дневник - [24]

Нужно, чтобы дневник, который мы ведем, не был только болтовней, как это слишком часто чувствуется в «Дневнике» Гонкуров. Нужно, чтобы он помог нам формировать характер, беспрерывно его исправлял, выпрямлял.

17 мая. Руссо ведет беседу со своей душой, а Гонкур — со всеми скудоумными соседями. Жан-Жак чувствует себя стариком, но, как он ни дряхл, он считает, что он лучше, чем молодые здоровяки.

* Мои книги — это как бы письма самому себе, которые я позволяю читать другим.

21 мая. Листья расцвели дождевыми каплями.

* Голубь сел на подоконник и вспорхнул, хлопнув крыльями, как накрахмаленной салфеткой.

26 мая. Если бы вы только знали, как я хорошо чувствую себя в одиночестве, в каких я всегда добрых с собой отношениях.

* Француз колет эпиграммами того, кем хотел бы быть: депутата, и то, что хотел бы получить: орденскую ленточку.

29 мая. — Я вымыл руки, — говорит Фантек. — Они такие белые, что можно подумать, будто меня только что купили.

4 июня. Я заметил на стенке вырезанную ножом дату. И спросил хозяйку, что здесь увековечено: день свадьбы, именин или рождения?

— Да нет, — сказала она. — Это мы отметили тот день, когда водили корову к быку. С тех пор прошло ровно шесть с половиной месяцев, и что-то, по-моему, она не слишком раздулась, как раз сейчас я щупала ей живот.

5 июня. Монография о лени. Описать день и показать, что мозг подобен большому цветку, за которым надо ухаживать все утро, чтобы он распустился к вечеру. А так как в Париже вечером большей частью уходишь куда-нибудь, мозг так никогда и не достигает полной зрелости. Только в деревне он может раскрыться вполне. Утром перелистывать газеты, книги, схватывать мысли других, делать на лету заметки, распознавать, откуда сегодня ветер, доводить свой мозг до такой точки, когда ему становится необходимым создавать; развивать эту систему тренировки и нагрева словами легкими, языком не ученым, не тарабарским.

* Где бы мне было особенно уютно?

Меж двух полок гардероба в стопке чистого белья.

14 июня. Мне хотелось бы иметь такой рабочий кабинет, чтобы окно его непременно выходило прямо на ферму. Я смотрел бы, как солнце нагревает кофейную жижу луж, смотрел бы, как ковыляют вперевалку утки и как гуси тянут свои головы с крохотными, словно игольное ушко, ушами. Поглядев на скотный двор, где громко дышат коровы, я сказал бы: «Нам, людям, следовало бы занять место этих солидных животных. Ну почему ударом рога в зад они не опрокинут наземь пастуха, когда он, усевшись на скамеечку, доит их и опустошает попарно их соски таким жестом, будто подтягивается вверх по веревке? А когда их хочешь погладить, они шарахаются. Впрочем, и сам пастух не сознает своей силы, своего человеческого превосходства. Я, один лишь я взволнован — мне кажется, что я все понимаю и над всем господствую. Я ведь приехал сюда, в этот хлев, издалека. А пастух здесь родился».

И я заказал бы себе фуражку с надписью золотыми буквами «Толмач природы».

* Все животные говорят, кроме говорящего попугая.

* В глазах его зажегся керосин.

30 июня. Она семенит так быстро и так легко, что кажется, будто у нее не одна пара ног, а больше.

* Мизантроп: солнце существует лишь для того, чтобы плодить мух, сосущих мою кровь.

1 июля. Когда утром я открываю окно — точно любимая омыла мои глаза свежей водой.

* Маленькие белые облачка поднимаются от земли, точно кто-то стрижет на ее спине шерсть.

Петухи мальчишескими и строгими голосами бросают приказания, как молодые или старые вожди краснокожих.

Хорошо!.. Дальний поезд.

И голос голубки, — будто хозяйка выскребает деревянной ложкой из кастрюли остатки крема или, вернее, будто кто-то беспрерывно открывает и закрывает дверь, чтобы испробовать дверные петли.

И вот подала голос курица, будто ей удалось короткими ударами по наковальне выступать наконец яйцо.

И муха, жужжа, пролетает, как будто звенит железная проволока.

И три первых медленных удара колокола, за ними вторые три, а за ними перезвон, — веселый и легкий.

И голос уток — будто подпрыгивают на замерзшем ручейке камешки.

Но люди еще не сказали ни слова.

Первое, что они скажут: «Закрой окно и ложись досыпать!»

2 июля. По ночам нам гораздо страшнее, чем детям.

3 июля. Чтобы преуспеть в жизни, надо разбавлять свое вино водой до тех пор, пока вина совсем не останется.

4 июля. Он сохранял невозмутимость, которая пристала лишь великой нации.

* Посоветовал ему читать каждый день хронику происшествий, дабы ценить свое благополучие.

* Прочтите мне что-нибудь покороче, чтобы я не опоздал на поезд.

* Его душа то и дело трещит. Она ему не впору, как узкие перчатки.

6 июля. «Попугай, — сказал Вебер, — это птица, нарисованная ребенком».

9 июля. Лучший интервьюер тот, кто пишет, что у меня орлиный взгляд и грива, как у льва.

10 июля. Когда она поняла, что никогда не увидит господа бога, она начала рыдать, как будто потеряла близкое существо.

* Она сказала: «Как? Что? Вы хотите со мной переспать? Пожалуйста! С тех пор как у меня на глазах умер мой бедный брат, я никому ни в чем не отказываю».

* Я напишу книгу, которая удивит моих друзей. Я не собираюсь ставить себя выше всех прочих, как Гонкур. Не могу говорить о себе плохо в расчете на прощение людей, как Руссо. Я только попытаюсь видеть ясно, осветить себя внутри для других и для себя самого. Мне тридцать лет. Как я жил до сих пор? И что я буду делать дальше? Буду жить, как живется? Попытаюсь стать полезным?