Дневник порнографа - [26]

Все смотрели в мою сторону. Я думал.

— А пистолет есть?

— Да, да, не беспокойся! Все предусмотрено, деваться тебе некуда. Давай отвечай: кого бы ты предпочел?

— Не знаю… А кто будет со мною ласковей после этого?

— Ребята, по-моему, вы увлеклись, — заметил Пэдди.

— Давай, давай отвечай на поставленный вопрос, — не отставал Мэтт. — Я или Хассим?

— Что ж, если так, то я бы предпочел Хассима, а ты пошел в жопу! — сказал я Мэтту без обиняков.

— Спасибо, Год, ты такой милый!

Хассим послал мне воздушный поцелуй, а я сделал вид, что поймал его и засунул в нагрудный карман.

— Да, как же… Я готов спорить на любые деньги, что ты предпочтешь быть отделанным именно мной, — сказал уязвленный Мэтт.

— Не предпочту! Еще чего!

— Рассказывай…

— Тогда объясни нам, Мэтт, почему Год должен предпочесть именно тебя? — спросил Пэдди.

— Почему? Потому что я белый. Я вовсе не хочу тебя обидеть, Хассим. Просто я за вами наблюдаю. Поскольку вы каждый раз болтаете о здоровенном негре, который вас того и гляди оттрахает, значит, в душе вы расисты. Вы совсем не агрессивны, нет. Просто мы, граждане этой страны, при всей нашей «интегрированности» и «политкорректности», по-прежнему боимся негритосов. Так тянется уже не первый век, и, чтобы изжить этот прочно засевший в нас расизм, потребуется не одно и не два живущих бок о бок поколения.

— Чушь! — сказал Толстый Пол.

— По-моему, ты сам не слышишь, что говоришь, — добавил Мэтт.

— Ну ладно, Нельсон Мандела, пусть мы все расисты-разрасисты, но тогда почему же Год выбрал Хассима, а не тебя?

— Не выбрал, он все врет, он просто хотел опровергнуть мою точку зрения!

— Неправда! — сказал я.

— Правда! Правда, и еще какая!

— Ты просто не умеешь проигрывать! — вставил Хассим.

— Умею! — не согласился Мэтт. — Мне вообще все по фигу!

— Не умеешь, не умеешь! — понеслось со всех сторон.

— Да умею я!.. Ладно, позволь спросить тебя, Год… Почему Хассим, а не я? Давай признавайся! Отчего ты решил так, а не иначе?

— Ну, не знаю. По-моему, он славный паренек, мы с ним ладим, и тело у него очень даже…

— Приехали! Я пошел отсюда…

Пэдди направился к двери.

— Мальчики, вы столько об этом говорите, что сами уже запутались! — пискнула Сьюзи.

Сьюзи ненавидела наши ежедневные теоретизирования. Конечно, мы кричали из всех концов комнаты, а ее стол стоял аккурат посередине, а вставать нам было лень (еще чего!). Но ее бесило не только это. Просто у девушек прагматический подход к делу. Собственный жизненный опыт подсказывает мне, что самые большие зануды в любом офисе — это женщины с карьерными устремлениями. Они не переставая следят, чтобы вы не сачковали, и чуть что, сразу начинают ныть. Они слишком серьезно относятся к себе и к своей работе и вечно со всеми соревнуются на предмет добросовестности. Они прямо из себя выходят, когда, оглянувшись, вдруг обнаруживают, что конкуренты и соперники все как один смылись в паб или стоят толпой перед зеркалом, пририсовывая себе черными маркерами усы на мексиканско-бандитский манер. Им ненавистна усталость («я-то-тут-при-чем-отвалите-срочно-все»), которая охватывает большинство из нас после десяти лет, проведенных на рабочем месте. Им непонятно такое отношение ко времени, непонятно это мелкое воровство. И работают они недавно.

Ведь, согласитесь, стоит только парню родиться, и ему с первого же дня начинают говорить про работу: «Давай, приятель, и не рыпайся!» Сколько бы вам ни было лет по выходе из школы — шестнадцать, восемнадцать, двадцать один или двадцать восемь (яйцеголовые могут сколько угодно оттягивать это мгновение, но и им никуда не деться), — в конце всех ждет работа в каком-нибудь изматывающем душу месте: офисе, фабрике или в поле. Восемь часов в день, пока не состаритесь. А уж тогда… Только тогда вам разрешат остаться дома и трепаться о том, какой потрясающей жизнью вы жили последние пятьдесят лет, полируя бамперы машин, да, и нарежьте мне бланманже, будьте добры, а то у меня руки немного того…

А вот женщины еще только начинают осваивать «серьезную», на полный рабочий день службу. Им еще не открылась вся мерзость такого времяпрепровождения. Кроме того, нравится вам это или нет, у них всегда есть за душой «вечное» разрешение на отгул, хотя вы наверняка окрестите меня крайне правым шовинистом за само упоминание об этом. Когда пройдет радость новизны и Дженнифер надоест посылать мне по шестнадцать напоминаний в день, ей просто нужно будет с кем-нибудь переспать, и… «прощай, работа», «привет, кофе по утрам и прогулки в парке». А также: «Дорогой, по дороге с работы, будь добр, купи удлинитель. Я хочу переставить телевизор в сад». Таковы факты. Женщины могут и рожают детей. А мужчины — нет. Если бы мужчины могли, я бы стоял сейчас, наклонившись над столом, и Хассим показал бы все, на что он способен, — пистолет там у него или не пистолет. Вот мы и вернулись к моему утверждению и Сьюзиному крючкотворству.

Как я уже говорил, ее раздражал наш маленький мозговой центр, ей претила сама мысль о такой потере времени. Откуда здесь взяться большому, истосковавшемуся по нашей любви негру с пистолетом? Так почему же нам неймется, и мы неизбежно пять дней в неделю обсуждаем эту тему? От непонимания у нее начинали кипеть мозги. Само по себе это было неплохо, особенно с точки зрения Дона. Он вел невыносимо жалкую борьбу с женщиной, превратившей последние несколько лет его жизни в одно большое унижение. А почему она превратила последние несколько лет его жизни в одно большое унижение? Я уже объяснял. Потому что она была сукой. Сукам так и положено себя вести. Мы все это знаем. Возможно, сам Дон здесь ни при чем, просто он парень, а она — склочная старая сука. Не могу говорить наверняка, но готов побиться об заклад, что с ней плохо обращались, а расплачивался за все — Дон. Не очень-то мило, не очень-то честно со стороны Сьюзи. А она и не была ни честной, ни милой! Она была сукой. Картина ясна?