Дневник плохой мамаши - [35]

Занятия шли. Меня попросили помочь сделать модели из бумаги для занятий по правилам дорожного движения. На цветной бумаге проступало то разочарованное лицо мистера Фэрброзера, то хитрая физиономия Сильвии. Каждый щелчок степлера звучал как выстрел. Казалось, я вгоняю скрепки себе в виски. Наконец я не выдержала и попросилась у Полин за парацетамолом.

— Иди посиди в учительской, — сказала она. — Осталось всего десять минут, я тут сама закончу.

Должно быть, вид у меня был совсем неважный.

Охраняет парацетамол Сильвия, но, по счастью, — ура! — ее не было. Я открыла ключом шкафчик, взяла несколько таблеток и запила холодной водой. Потом я пошла в учительскую. Из-за приоткрытой двери услышала: «…своими глазами видела, как они обнимались на стоянке перед „Перьями“…» Я резко изменила курс и направилась в другую сторону. Мне навстречу шел мистер Фэрброзер.

— Спасибо за… э-э-э… дождевик… — сказал он.

— Да ладно. Вам спасибо.

У меня не хватало смелости посмотреть ему в глаза. «Иди, куда шел», — мысленно приказала я. Он удалился. Я вышла во двор и с удовольствием вдохнула свежий воздух. Мне было жарко, щеки горели. Может, это начинается климакс? Надеюсь.

Прозвенел звонок, во двор высыпали дети. Бредя по грязи, я пересекла площадку и устроилась на низкой каменной ограде. Хотелось кофе.

— Эй, мисс! — Передо мной вырос Дейл. Губы у него были в красных крошках — значит, сегодня он пожирает красный карандаш. — Я вам нарисовал открытку. На день рождения. Вы ее спрячьте, а когда наступит ваш день рождения, достанете.

Он протянул мне сложенный листок бумаги, расчерченный на квадраты сантиметр на сантиметр, с двумя нарисованными карандашом фигурками. Одна из них, кажется, лежала в луже крови.

— Это был негодяй, — пояснил Дейл. — А этот — Страж Могил: он должен спасти мир.

Он раскинул руки и замахал ими, как крыльями.

— Летать, наверное, здорово, вот бы научиться, — сказала я и развернула открытку: «Лучшей учитильнице. Всиво самово-самово!»

Несмотря на то что в наше время нельзя прикасаться к ученикам, я его обняла. Под мягкими лучами солнца мир, кажется, постепенно выныривал из мрака безумия.

— Ты поднял мне настроение, — сказала я. Он сделал шаг назад. — Нет, в самом деле. Ты сам не понимаешь, как ты мне помог. Ты дал мне силы идти вперед навстречу новым неприятностям. Ты показал мне лучик света в мрачном туннеле жизни. Дейл, ты супермен в своей собственной галактике.

— Да ладно вам, мисс.

* * *

Я подождала неделю и еще раз сделала тест.

Опять две полосы. Все. Я перебрала свой гардероб.

Теперь я могу носить только свободные свитера, длинные юбки и легинсы. Если раздеться и посмотреть в зеркало, не остается никаких сомнений. Все тело начало меняться. Оно больше мне не принадлежало.

Теперь оно принадлежит тому существу внутри меня.

В школе я старалась не попадаться на глаза Дэниелу, так же как и всем остальным. Большую часть времени я проводила в библиотеке, сидя над раскрытой книгой и глядя в окно. Как я могу болтать о мальчиках, похудении и чужих ссорах?

И даже с умниками я не смогу побеседовать о Тони Блэре и его «Новой Британии», потому что от одного слова «лейбористы» мне становится плохо[18]. Их проблемы меня не занимали. Казалось, меня отделяет от окружающих толстое стекло. Еще в парке я поняла, что с этого момента ничто не будет таким, как раньше, но только через несколько дней я осознала, до какой степени. Нет, дальше своей беременности я даже не заглядывала. Но и тут хватало трудностей. Самая главная задача — сделать все возможное, чтобы этого не было видно. Кроме того, надо морально подготовиться к шумихе, которая начнется, когда все узнают, включая мою мать, у которой, наверное, будет нервный срыв. Где-то вдали маячили роды. Известно, что рожать больно, а я плохо переношу боль. Но что потом? Естественно, появится ребенок, но это уже у меня в голове не укладывалось. Я и ребенок!

Это в том случае, если я не решусь сделать аборт. Но, как справедливо заметил Дэниел (чтоб его!), если я хочу избавиться от ребенка, то надо пошевеливаться. А ведь я толком и не знаю, как именно делают аборт. Одна девочка мне как-то сказала, что зародыш «высасывают». Если подумать, звучит это не так уж страшно, но даже я, эдакая дурында, могу сообразить, что кратким визитом в больницу дело не обойдется.

Больше всего меня беспокоили пальчики на ногах. В десятом классе нам показывали учебный фильм про беременность. Там был зародыш, покачивающийся в матке. Он сосал большой палец, пинался тощими ножками с крошечными пальчиками. Потом голос за кадром проговорил: «Попробуйте угадать, сколько этому ребенку?» Учительница нажала на паузу, мы стали высказывать свои догадки. Большинство сошлось на том, что ему месяцев пять. Она снова включила фильм, и оказалось, ему четырнадцать недель. «Видите, как уже бьется сердце, — продолжал голос. — Сердцебиение начинает прослушиваться на шестой неделе развития». Просто чудо. Просто кошмар.

Так что же сделала бы на моем месте взрослая и умная женщина? Она бы взвесила все варианты: загубленная жизнь или… опять же загубленная жизнь — и приняла бы решение. Она бы сообщила своей матери, сходила к врачу, нашла бы хорошую акушерку. Она бы не стала прятать голову в песок. Она бы стала действовать.