Дневник офицера: Письма лейтенанта Николая Чеховича к матери и невесте - [12]

Идем по торфянику — проволочка, сразу соображаешь: мина. Соблюдая все меры предосторожности, разряжаешь и вытаскиваешь круглый каравай килограммов на пять. Заденешь неосторожно эту проволочку — и ничего от тебя не останется.

До смешного глупым (особенно здесь) кажется вопрос Игоря, сохранила ли ты его альбомы. Он удирал и не вспомнил о них, а сейчас они ему понадобились. Еще бы, ведь там, в Новосибирске, самолеты не летают, все спокойно, будто и войны нет. Побывал бы он со мной 10 мая, пожалуй, ни разу о них не вспомнил бы. Ну, пока кончаю. Я уж и так постарался все охватить, но много еще осталось чего писать.

20 июля 1943 г.

Здравствуй, мама!

Вчера у меня был знаменательный день.

Мне вручили медаль «За оборону Ленинграда». Это торжественное событие совпало с двухлетием назначения товарища Сталина Народным Комиссаром Обороны.

Так что получился двойной праздник.

Из Шлиссельбурга мы переехали на старое место. Славно я там пожил. Каждый день ел вдоволь свежей рыбы (ловили, конечно, не удочками, — одной гранаты хватает пуда на два рыбы). На занятиях в поле лакомишься ягодами; в этом году их очень много.

Погода опять испортилась. Мелкий, почти как туман, дождь и ветер. Хуже не придумаешь. Ты знаешь, я почти всегда настроен юмористически, никогда не унываю, но и меня пробрало наконец. Сегодня настроение паршивое, какая-то тоска. Виной всему патефон в нашем дворе. Красивые песни, мотивы, которых я не слышал с начала войны, будят воспоминания, вообще, как говорится, «берут за сердце».

Здесь много девчат всех возрастов. Я на них почти не обращаю внимания. Я мог бы за ними ухаживать, как другие. Но мне хочется не этого. Не знаю, что у меня за странный характер. Мне хочется настоящей любви. Я хочу быть уверен, что куда ни забросит меня фронтовая жизнь, она не забудет меня, будет любить по-прежнему. Я, кажется, вдался в лирику. Ты уж прости, сегодня у меня настроение довольно непонятное даже самому.

Положение на фронтах великолепное. Немцам всыпают и в хвост (Сицилия) и в гриву (Курское, Орловское, Белгородское направления). После разгрома немцев для меня и для тебя будет лучше, если ты будешь жить в Москве. Если я погибну, вкладывая свою долю в общий удар по врагу, все же тебе будет легче в нашей квартире (будешь, наверное, получать за меня какое-либо пособие). Если же я останусь жив, то тогда тем более квартира будет нужна. Не буду дальше заглядывать.

13–14 августа 1943 г.

Мамочка!

Пишу тебе эго письмо ночью, под впечатлением вечера, проведенного с любимой девушкой. Сегодня дежурю по части, так что спать не имею права, — но даже если бы и имел, то не мог бы. Слишком много различных мыслей в голове, а поделиться не с кем. Разве кто поймет меня так хорошо, как ты? Самые ближайшие мои друзья — разного со мной темперамента. Многие понятая о жизни, об искусстве, о любви, о девушках у них противоположные моим. Если бы я попытался поделиться с кем-нибудь из них своими переживаниями и т. п., они подняли бы меня насмех, посчитали бы, в лучшем случае, чудаком, а то и хуже.

Проведу параллель между моим пониманием жизни и их. Ты ответишь мне, кто прав. Пока же я остаюсь при своем мнении. Главное различие во взглядах на отношения с девушками. Они (я говорю про двух своих друзей) не понимают, что девушку можно любить, как близкого друга, который поймет тебя, посочувствует. Или любить, как любят красивые цветы. Им кажется странным проводить все время с одной и той же девушкой. Даже слово «гулять» мы понимаем по-разному. Я понимаю: встречаться с девушкой, ходить вместе в кино, на танцы, как с хорошим, близким другом, разговаривать, делиться мыслями, взглядами на жизнь. Для них «гулять» — это значит в один-два вечера (чем быстрее, тем лучше) вскружить ей голову. Так «гулять» для меня было бы легче всего. Но такая «любовь» меня совершенно не удовлетворяет.

Когда мы жили в Шлиссельбурге, я знакомился с девушками. Но ни в одной из них я не нашел того, что хотел: я не нашел внутреннего содержания. Разговаривать с ними приходилось на легкие темы, а такие разговоры мне не давали морального удовлетворения. И я порывал с ними по мере новых впечатлений и новых знакомств.

Но в одно из посещений клуба я увидел девушку. Я познакомился с ней только на второй вечер. У меня странный характер: если девушка мне безразлична, то познакомиться с ней — дело нескольких минут, но когда она мне нравится, у меня нахватает смелости и нужных слов. Из первого же разговора с ней я понял, что нашел тот идеал, о котором мечтал все время.

Скажу тебе несколько слов о девушке, которая сейчас для меня стала самой дорогой. Ростом она немного ниже меня, стройная, волосы такого цвета, как у меня, носит их, как раньше носила ты. Она 1925 года рождения, ленинградка, имеет образование 7 классов и историко-филологический техникум. Какое удовольствие говорить с ней, она понимает красоту, очень скромная и в то же время простая. Я затрудняюсь описать свой идеал, но добавлю еще раз — в ней первой я нашел его.

Пойми теперь мое самочувствие, когда мои друзья, как я понимаю из наших разговоров, думают, что я «гуляю» с ней так же, как они. И хуже всего, что я не могу пытаться их разубедить в этом, так как в противном случае они будут считать меня чудаком. Не знаю, прав ли я. Только если вспомнить книгу Горького «В людях», то там есть места, где Горький рассуждает, как и я. Что ответишь ты? Когда я получу ответ на это письмо, вероятно, я буду опять на другом месте, но все равно хочется знать твое мнение относительно этого важного вопроса. Пока все. Крепко целую.