Дневник офицера: Письма лейтенанта Николая Чеховича к матери и невесте - [11]

Целую крепко.

15 июня 1943 г.

Здравствуй, мама! Спасибо, что часто пишешь. Большая радость получать твои письма.

Для собственного удовольствия взялся руководить подрывными работами. На нашем участке было очень много валунов, пней и т. п. Ты знаешь, как я люблю это дело. Еще в училище я много занимался с инженером по этому вопросу в свободное время, а здесь мои знания очень пригодились. Первые дни, когда не было саперов, вся работа держалась на мне одном. Приходилось все делать самому, иногда вплоть до подрывки канала для заряда, — ведь и эта, казалось бы, пустячная работа требует умения. Зато как приятно видеть, когда по твоей воле взлетают на воздух громадные глыбы гранита или пни столетних деревьев!

Вчера вечером проходил мимо какой-то землянки. Там играл патефон. Пластинки знакомые. Не мог удержаться, чтобы не остановиться, не послушать. Много случаев из прежней нашей жизни промелькнуло передо мной, пока я слушал эти чудесные мотивы. Сколько различных чувств закипело в сердце и больше всего ненависти к гадам, разбившим нашу счастливую жизнь!

Мама, я понемногу стал привыкать к политическим занятиям. Еще с полмесяца, с месяц работы, и я смогу проводить беседы, как заправский политрук. Мне представлялась возможность уйти из роты в резерв, погулять еще с месяц, но я отказался по двум причинам: не хотелось расставаться с людьми (быстро привыкаешь к своему взводу) и не хотел опять менять адрес. Перемена в адресах — перебой в письмах не меньше чем на месяц.

Я доволен, что ты хочешь ехать в Москву, — это будет лучше и для тебя и для меня. Деньгами я обеспечить тебя смогу. Письма будут ходить быстрее.

Прости, что на письме моем получилась размазня: пишу в дождь. Дождь сегодня сильный, вся землянка течет. Неприятная штука дождь. Если бы не плащ-палатка, то хоть погибай. Плащ-палатка — замечательное изобретение. Когда она сухая и сложенная, она занимает очень мало места, ее можно засунуть в карман. Из одной плащ-палатки получается шалашик на двух человек, из двух — на шесть-семь. Если нужно куда-нибудь итти, то застегни только несколько пуговиц и завяжи шнурки, и она превратится в удобный плащ.

Сегодня пристреливал свой автомат. Бьет точно. Глаз не изменяет мне, как и в училище: ни одна пуля не идет мимо мишени. Иногда я жалею, что я командир, а не рядовой. С моими знаниями я давно бы был радистом или попал бы в артиллерию. Но такое желание бывает редко. Я знаю, что больше пользы принесу Родине, находясь на той должности, которую занимаю.

3 июля 1943 г.

…Через день хожу на занятия, составляю конспекты. Их проверяют серьезные лица, а мне не хочется ударить лицом в грязь. В общем дела идут прекрасно. Даже с политзанятиями я почти примирился. Чувствую, что занятия проводить становится все легче и легче.

Батальонный парторг доволен моими занятиями, считает меня одним из лучших групповодов. Мне, конечно, приятно, но не в этом суть: разъясняя тот или иной политический вопрос, я так увлекаюсь, что откуда только слова берутся. На память приходит много примеров. Бойцы слушают внимательно и задают множество вопросов. После занятий у нас нередко заходят разговоры «по душам». Я теперь знаю почти все о своих бойцах: кто у них остался дома, как живут, о чем пишут. Нередко приходится давать советы. И даю. Откуда только смелость берется. Стараюсь руководствоваться своими знаниями и здравым смыслом.

У командира батальона я тоже, кажется, на хорошем счету из-за других учебных занятий и общей организованности. Но я совсем не горжусь этими успехами. Мне все кажется (уж такой у меня характер), что весь успех моего взвода зависит от помкомвзвода. Верно, помкомвзвода у меня замечательный. В мое отсутствие во взводе дисциплина там такая же, как и при мне.

Отдавая приказания и распоряжения, я могу быть уверенным, что все они будут выполнены наилучшим образом.

9 июля 1943 г.

Вчера был в г. Шлиссельбурге, сходил в Военторг — и поскорее обратно: больно видеть разрушение такого красивого города. В нем долго хозяйничали фрицы, всюду видна, их подлая рука. Дождь придает разрушенному городу какой-то особо мрачный колорит.

Мама, ты, может, помнишь моего товарища по военному училищу. Сегодня я узнал, что он убит. Я его не видел со дня выгрузки из вагонов. Тяжело думать, что его уже нет на свете. Много хороших ребят погубило это зверье. Я мечтаю добраться живым хотя бы до одного из них и убить — любым способом, но убить зверя. Как ни странно, но, находясь в тылу, даже не в глубоком, начинаешь бояться смерти. На переднем крае я неоднократно слушал свист летящих пуль. Иногда, находясь под обстрелом, всю ночь не обращал внимания на завывание мин.

10 июля 1943 г.

Здесь всюду были бои. Нигде не найдется квадратного метра, земли, чтобы на нем не лежало самое малое один-два осколка. Ты знаешь, как я раньше интересовался подрывным делом. Сейчас я изучил это дело до тонкости. Нет ни одной немецкой мины, которую я не мог бы обезвредить или, наоборот, поставить в нужном участке. Мне уже приходилось разминировать мины, поставленные по-настоящему, боевому, а не с учебной целью. На нашей местности было много немецких минных полей. Их, конечно, разминировали, но часть мин всегда остается.