Дневник одержимого Виагрой - [78]

Здесь есть умывальник, куда я складываю эти приемные материалы и там же исполняю указание, помещенное на оранжевой флуоресцирующей ламинированной памятке, гласящей: «Пожалуйста, вымой руки с мылом».

На мой взгляд, самым явным несоответствующим элементом в этой славной лачуге-дрочуге является незавешенное и незашторенное окно без жалюзи размером один и восемь десятых метра на четыре с половиной метра. Наверняка это окно выходит на кирпичную стену в трех с половиной метрах от него. Но это не просто окно. Это действительно очень большое окно, по любым стандартам. Я имею в виду, что если вы ищете себе квартиру, заходите в гостиную и видите такое окно, то вы говорите: «Господи, ну, блин, и большущее окно!» Хозяин, возможно, стал бы использовать это окно в качестве преимущественного фактора при продаже, позволяющего накинуть еще сто баков к месячной арендной плате. Но я не присматриваюсь к квартирам с целью их аренды или покупки. Я готовлюсь к мастурбации, черт возьми! И я предпочитаю делать это в комнате, в которой нет окна величиной со штат Монтана. И с уверенностью можно сказать, оно выходит на кирпичную стену, но если попытаться, если подойти достаточно близко, с определенных точек вам будет видно что-то — другие окна и все такое прочее.

А следовательно, если я буду стоять здесь, прямо рядом с окном, можно предположить, что буду виден и я. И любой злополучный или известный своей похотливостью офисный служащий, вышедший покурить на крышу, сможет прямо заглянуть в эту противную комнатушку. В этом смысле единственное безопасное место может быть перед умывальником, рядом с похожей на аквариум вазой, полной пакетиков со смазкой, а также со штатным зеркалом, таким, какие висят обычно над умывальниками в туалетах. Это плохо. Я не думаю, что у меня есть какие-нибудь заметные проблемы с представлением о самом себе, но я не могу сказать, что близко нахожусь к тому уровню нарциссизма, чтобы сексуально возбуждаться, глядя на себя в зеркало.

И тут я обнаруживаю двухъярусную полочку из черной пластмассы, висящую на стене. На каждом ярусе — по четыре-пять журналов. После ознакомления у меня не встает (извините, за такой выбор слова) вопроса о принадлежности журналов. На нижней (конечно же) полке — полностью материалы для гомосексуалистов, а на верхней — для мужчин с гетеросексуальной ориентацией. Выбор очень слабый. Три номера «Плейбоя» и «Пентхауса», каждый из которых по крайней мере двухлетней давности. Два длинных года (и не той длины, в хорошем смысле слова). Они выглядят потрепанными.

Я сразу же решаю для себя, что если я обнаружу какие-нибудь страницы склеенными, то ухожу немедленно. Я не знаю, так ли это для других, может быть, я достаточно избалован, но что касается лично меня, то я нахожу регулярно издаваемое порно ничего не значащим в эротическом смысле. Подсознательно, а даже и сознательно, мне нужно знать, что те женщины, на которых я смотрю все еще, по крайней мере, сохраняют свой облик, какой бы журнал или видео я сейчас ни изучал. Во всем остальном, однако на каком-то странном психологическом уровне, все это кажется мне подделкой: это не более чем фотографии, такие же скучные, как в старом альбоме неизвестного мне человека. Единственная разница заключается в отсутствии одежды и присутствии экзотического пейзажа и нелогичной обуви. Выбор, который здесь есть, раздражает. Даже «Хастлера» нет. Нет «Свэнка». Нет «Джагтс».

Неожиданно меня резко беспокоит течение времени: как долго я здесь? Следят ли за моим временем там? Если я пробуду здесь слишком долго, постучат ли они в дверь? Проверят ли они, все ли со мной в порядке? Это ужасно! Я хочу домой. Хочу покурить травку и посмотреть шоу Джерри Спрингера, хочу почувствовать себя относительно лучше в этой жизни, которая стала настолько грустна, что я оказался… здесь.

Пятьдесят баков за струйку… пятьдесят баков за…

Наблюдая, как тикает время, я беру пару журналов, кладу их на раковину умывальника и начинаю листать. И вот, некоторые из страниц кажутся склеенными друг с другом несколько прочнее, чем можно ожидать этого от страниц в журналах с глянцевыми обложками. Но я теперь не могу уйти. Это будет означать мое поражение. Я уверен, что Карен со своими «ставленниками» следят там за часами и поспешно организуют пул, принимая ставки на то, как долго еще я пробуду здесь. Тот, чье предположение будет самым точным по времени к тому моменту, когда я в конце концов просигналю нажатием кнопки, что я «закончил», выигрывает все, что положено на кон. А тому, кто более всех ошибется, придется изучать то, что положено в мензурку. Я могу поспорить, что даже кореянка, продавщица мяса, там внизу думает, когда я снова появлюсь у выхода, слегка покрытый потом и выглядящий на унцию легче и на йоту менее напряженным, чем тогда, когда входил. Все это вращается в моей голове, покуда я листаю липкие страницы в лихорадочном поиске возбуждения. Ничего. Это слабые журналы, и ради своих денег скажу, что они едва подходят, чтобы вообще считаться порнографией.

Думаю, что в следующий визит сюда я захвачу с собой портативный компьютер, на жестком диске которого коллекция такой грязи, что эти жалкие странички в сравнении с ней будут выглядеть как журналы «Хайлайтс» в приемной педиатра. Я должен спросить Карен об этом. Что, если я приведу с собой ту девушку, без которой мне никак не прожить сорок восемь часов, сюда, чтобы она протянула мне руку, как в старой притче. Но, учитывая, что Карен и ее команда так воинственно настроены даже против приносимой с собой смазки, я сильно сомневаюсь, чтобы горячую девчонку в туфлях на платформе пустили бы сюда даже на порог. Они разрешили бы ей сесть рядом с кореянкой-бутербродоуклад-чицей, пока я на третьем этаже делал бы дело (и опять — что есть, то есть).