Дневник кушетки - [16]

Очень светлая блондинка с молочным цветом лица, наводящим на мысль о цветах — не то осенних, не то весенних, из тех, что цветут тогда, когда открываются первые лилии. Рот у нее был розовый, как у анемичной собачки, глаза голубые, напоминающие своим блеском дорогие стаканы.

И эта тоже была незнакомкой!

Что за дьявольщина, отчего к нам приходит ежеминутно так много незнакомок? У нас же не магазин! Мы ведь не торгуем ни черносливом, ни колбасой!

Знакомство с этой феноменальной блондинкой началось с привычных уже мне мотивов: говорили о сердце. Этой женщине с замечательными глазами жилось не очень счастливо. Она замужем; ее супруг, без сомнения, груб, как денщик, и ужасно нечист по части выражений.

— О господи! Как редко слышишь от дам, даже знатных, чтобы они хорошо отзывались о своих мужьях! Казалось, они говорят это лишь для того, чтобы не изменить своего взгляда по этому вопросу. Несчастная женщина, решившись на бунт, объяснила моему хозяину, что она потеряла всякий стыд, и, если бы не городовые, она отдавалась бы на улице всем прохожим.

Мой хозяин выслушал ее внимательно, не выражая совершенно удивления тому, что женщина, имени которой он совсем не знает, которой он никогда не встречал, вздумала довериться ему. Напротив, он во всем согласился с ней; он нашел это вполне в порядке вещей, очень естественным, очень логичным и подчеркнул свое доверие двумя словами: «Вы правы».

— Впрочем, — сказал он, — такой красивой женщине, как вы, вовсе не трудно найти себе поклонников. В моей жизни ни одна женщина не возбуждала во мне такого любопытства!

— Это мой бюст! Не правда ли?

— Да, ваш бюст, — ответил он, — ваш чудный бюст, который должен быть… Но, прошу прощения, если вы намерены позволить мне его увидеть, то излишне останавливаться так долго на описаниях, я могу ошибиться и вас сконфузить…

— Так вы полагаете, что у меня не прекрасный бюст?

— Боже меня сохрани от подобной мысли!

— Он может быть велик, но зато он упруг…

— Я в этом убежден.

— Многие поразились бы, увидав мой бюст.

— Верно!

Тьфу, пропасть! Это нечто фатальное! Как же вы хотите, чтобы он противился подобному обязательству!..

— Я хочу вас поцеловать, — воскликнул мой хозяин.

Он обхватил даму; она не сопротивлялась. С тою осторожностью, с какой люди расстегивают пуговки ботинок, она стала расстегивать свой корсет. Ей, видно, очень не хотелось, чтобы отскочил крючок.

Я могла рассмотреть красавицу в профиль и анфас. Она не хотела, подобно большинству посетительниц, чтобы занавески были спущены; ей хотелось поразить моего хозяина своей наготой при ярком освещении.

Она ловко скинула рубашку.

А я думала:

— Кто она такая, эта женщина? Кокотка не показывала бы себя так бесцеремонно.

В глазах моего хозяина выразилось изумление, которое он и не пытался скрыть.

Блондинка была бесспорно хороша. Красота у нее была необыкновенная, поистине чудесная. Стройная, пухленькая, с округлыми нежными формами; у нее была очень привлекательная фигура и прелестный вид сзади. Но, ангелы небесные, спереди — это была настоящая поэма! Ее груди, ее очаровательные груди вздымались, как две огромные груши, удивительно чистые груши, на которых с удовольствием останавливался глаз. И, что замечательно, левая грудь, казалось, вздымалась больше правой.

Понятно, чтобы уместить в корсете и чтобы вместе с тем придать грудям ту форму дынь, ценою в 6 франков, о которых уже упоминалось, наиболее удаленное от груди место должно было войти внутрь самой груди, подобно тому, как различные трубочки телескопа ввинчиваются одна в другую.

При виде этою причудливого создания мой хозяин улыбнулся. И он признался:

— Это впервые.

— Не правда ли, это редкость! Все, кому приходилось их видеть, мне об этом уже говорили.

— Вы должны были бы выставить себя напоказ.

— На ярмарке! — прервала она.

— О! Простите! — возразил мой хозяин. — Я этого не хотел сказать; я хотел сказать — на несколько сеансов в медицинском факультете, который наверняка найдет в ваших солидных «грушах» интересный объект для наблюдения.

— Все мне об этом говорят, — прибавила она.

— Во всяком случае я не понимаю вашего супруга. Когда имеется существо, подобное вам, его любят, за ним ухаживают, его окружают заботливостью…

— Ах! Как бы не так! Сударь, это по всей вероятности из-за груди мой муж ведет со мной ужасную войну и делает для меня несносной всю жизнь.

— Великий Боже! И за что же?

— Он мне говорит, что я его делаю посмешищем, что все на улице оборачиваются, когда мы проходим, что все смотрят на меня в упор, что все мужья сердиты на него, что все жены на меня указывают своим мужьям; и повсюду он меня упрекает в моей развязности. Мой муж хотел бы, чтобы у меня был более сдержанный, более скромный, более простой вид и чтобы я ушла в самое себя; ему желательно, чтобы я выходила только ночью. Не правда ли, сударь, такая жизнь не может прийтись по вкусу? И я забыла вам сказать, что мне только двадцать три года…

Двадцать три года! Ей было двадцать три года!

Несчастная! Если ее бюст в двадцать три года сделался таким, то что будет, о, Великий Боже, когда ей будет сорок шесть лет? Очевидно, что у сорокалетней женщины бюст гораздо более развит, чем у двадцатилетней.