Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) - [39]
Сын ничего не отвечал мне, только плакал, всхлипывая.
Дней через пять нечистота моя прошла и я снова приехала в храм. Сегодня должна была вернуться домой моя тетя, которая прибыла накануне. В задумчивости я стояла и смотрела, как экипаж ее выехал, медленно скрылся между деревьями, и мне сделалось так тоскливо... Пока я стояла и смотрела вслед отъехавшему экипажу, у меня, видимо, кровь прилила к голове, и я дурно почувствовала себя. А поскольку мне стало совсем тяжко, я позвала буддийского заклинателя, которого знала еще по тому храму, где проводила затворничество, и попросила его произвести магические движения и прочесть молитвы.
По мере того, как наступали вечерние сумерки, я со все большей проникновенностью слушала голос, возглашающий молитвы. Когда-то я и во сне не думала о себе, что стану такой, как теперь. Я слышала, что так справляются с душевной тоской, что силой воображения пишут картины, что в избытке чувств рассказывают о переживаниях. Я подумала, что получила серьезное предостережение.
Ко мне из столицы приехала младшая сестра, и с нею вернулся еще один человек[45]. Приблизившись ко мне, сестра сказала:
- Дома мы еще раздумывали: как ты себя чувствуешь здесь? А когда приехали сюда, в горы, были потрясены тем, что увидели. Как ты можешь так жить? - И навзрыд заплакала.
Я было решила, что за меня никто другой мои поступки не определял, поэтому я не заплачу - но удержаться не могла. То плача, то смеясь, мы проговорили до рассвета, а когда рассвело, она притихла и возвращаясь назад, очень грустно произнесла на прощанье:
- Мои спутники очень спешат. И я сегодня возвращаюсь. Потом еще буду приезжать. Все-таки, ты решила пока все оставить по-старому?
Самочувствие у меня было неплохим, и я, как обычно, пошла ее проводить. И тут опять въехал человек с криками:
- Прибываем, прибываем!
«Так оно и есть», - подумала я, а в ворота вкатились два экипажа, в которых собрались очень оживленные, чувствующие себя как в собственной усадьбе люди - красивые и пышно разодетые. Тут и там стало появляться множество коней. Привезли вариго[46] и все прочее. Прибывшие передали щедрые пожертвования в виде летних кимоно, полотна и других вещей тем жалким священнослужителям, которые в это время отправляли службу. Старший прибывших обратился ко мне:
- В общем, то, что мы приехали сюда, устроил господин. Он сказал нам: «Я ездил за нею и сам, но госпожа не поехала назад. Думаю, что, если я опять поеду, будет то же самое. Если что-нибудь стану предпринимать я, ничего не получится. Поезжайте, попеняйте ей. И эти монахи - как это они так грубо учат ее сутрам!» - Так он выразился. В самом деле, кто сможет так жить все время? Это, конечно, достойно сожаления, но лучше было бы, если бы Вы, как об этом говорит молва, окончательно стали монахиней. Но и глупо было возвращаться домой сразу после того, как господин изволил разговаривать с вами. И все-таки, он собирается еще раз приехать сюда. Если и тогда Вы не поедете с ним, люди, что служат в западной части столицы[47], прислали с нами кое-что и сказали нам: «Передайте вот это», - с такими словами он передал мне великолепные дары. Для меня, которая думала жить еще дальше в глубинах гор, в далеком далеке, они означали, прежде всего, горькие размышления о самой себе.
Когда потянулись вечерние тени, тот же человек сказал мне:
- Мы ведь спешим. Мы не сможем приезжать справляться о Вас каждый день. Но мы тревожимся о Вас. Вам здесь очень плохо. Когда Вы предполагаете возвращаться?
- Сейчас я совсем не думаю, как будет дальше. Если у меня появится желание немедленно вернуться, я так и сделаю, - отвечала я, - здесь я потому, что дома мне нечем заняться.
«Даже если бы я возвратилась в город, - думала я, - получилось бы, будто я на самом деле приняла постриг, это действительно показалось бы смешным. А потом - чем я буду заниматься у себя дома». А вслух сказала:
- В общем, я думаю пока оставаться здесь.
- Это ведь беспредельные размышления. Но подумайте о молодом господине, который тоже здесь соблюдает этот невольный пост! - Садясь в экипаж, он расплакался.
Мои дамы, которые вышли проводить его, вернулись, наперебой рассказывая:
- Он сказал: «Все вы, милые, тоже заслужили упреки господина. Послушайте хорошенько, побыстрее уезжайте отсюда!»
На сей раз после отъезда посетителей мне сделалось еще тоскливее. И люди, которые меня окружают, казалось, вот-вот зальются слезами.
Всякий и каждый и так и этак говорил мне все об одном, но я оставалась непоколебимой. Отец, человек, которому я не могла возражать, говорил ли он плохо или хорошо, отсутствовал в столице, и я написала ему письмо: «Так-то и так-то». Большое облегчение принес его ответ: «Пока хорошо. На некоторое время укройся ото всех и совершай службы».
Меня стало удивлять одно обстоятельство: неужто у самого Канэиэ не было скрытых причин отправить это посольство? Конечно, его просьбы не казались дурными, тогда он уехал рассерженным безмерно, но ведь он возвратился домой после того, как увидел место, в котором я живу, и все-таки не приехал еще раз навестить меня. Однако же я подумала, что он должен знать все, и еще подумала, что сама я, пожалуй, уеду отсюда еще глубже в горы.
Настоящее издание представляет собой первый русский перевод одного из старейших памятников старояпонской литературы. «Дневник эфемерной жизни» был создан на заре японской художественной прозы. Он описывает события личной жизни, чувства и размышления знатной японки XI века, известной под именем Митицуна-но хаха (Мать Митицуна). Двадцать один год ее жизни — с 954 по 974 г. — проходит перед глазами читателя. Любовь к мужу и ревность к соперницам, светские развлечения и тоскливое одиночество, подрастающий сын и забота о его будущности — эти и подобные им темы не теряют своей актуальности во все времена.
«Кадамбари» Баны (VII в. н. э.) — выдающийся памятник древнеиндийской литературы, признаваемый в индийской традиции лучшим произведением санскритской прозы. Роман переведен на русский язык впервые. К переводу приложена статья, в которой подробно рассмотрены история санскритского романа, его специфика и место в мировой литературе, а также принципы санскритской поэтики, дающие ключ к адекватному пониманию и оценке содержания и стилистики «Кадамбари».
В сборник вошли новеллы III–VI вв. Тематика их разнообразна: народный анекдот, старинные предания, фантастический эпизод с участием небожителя, бытовая история и др. Новеллы отличаются богатством и оригинальностью сюжета и лаконизмом.
Необыкновенно выразительные, образные и удивительно созвучные современности размышления древних египтян о жизни, любви, смерти, богах, природе, великолепно переведенные ученицей С. Маршака В. Потаповой и не нуждающейся в представлении А. Ахматовой. Издание дополняют вступительная статья, подстрочные переводы и примечания известного советского египтолога И. Кацнельсона.
Аттар, звезда на духовном небосклоне Востока, родился и жил в Нишапуре (Иран). Он был посвящен в суфийское учение шейхом Мухд ад-дином, известным ученым из Багдада. Этот город в то время был самым важным центром суфизма и средоточием теологии, права, философии и литературы. Выбрав жизнь, заключенную в постоянном духовном поиске, Аттар стал аскетом и подверг себя тяжелым лишениям. За это он получил благословение, обрел высокий духовный опыт и научился входить в состояние экстаза; слава о нем распространилась повсюду.
В сборник вошли лучшие образцы вавилоно-ассирийской словесности: знаменитый "Эпос о Гильгамеше", сказание об Атрахасисе, эпическая поэма о Нергале и Эрешкигаль и другие поэмы. "Диалог двух влюбленных", "Разговор господина с рабом", "Вавилонская теодицея", "Сказка о ниппурском бедняке", заклинания-молитвы, заговоры, анналы, надписи, реляции ассирийских царей.
В сборнике представлены образцы распространенных на средневековом Арабском Востоке анонимных повестей и новелл, входящих в широко известный цикл «1001 ночь». Все включенные в сборник произведения переводятся не по каноническому тексту цикла, а по рукописным вариантам, имевшим хождение на Востоке.