Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) - [26]

***

Шли дни, а самочувствие у меня было все то же, печальное.

И поскольку мое положение не казалось мне лучше, чем было до сих пор, слезы мои бежали, не встречая преград: себя мне не было жалко ни капли, ни росинки, а думала я непрерывно об одном лишь своем сыне - как он будет без меня. Должно быть, вид у меня был не такой, как всегда, поэтому ко мне решили позвать одного знаменитого священнослужителя, и тот произнес надо мною заклинания, - но и это никак не сказалось на моем состоянии. «Видимо, я скоро умру, - решила я, - и если это случится внезапно, и я даже не успею сказать того, что думаю, - будет очень жаль. А если представится случай, буду я говорить с Канэиэ обо всем, что придет в голову», - так я подумала и написала ему письмо:

«Хотя ты и говорил, что мне суждена долгая жизнь, и я надеялась увидеться с тобой и перемолвиться парой слов, ныне я, видимо, приближаюсь к пределу, и мною овладело печальное безразличие. И вот пишу. Часто слышишь: "Не надейся, что будешь жить в этом мире так долго, как захочешь", - поэтому я жалею о себе не больше, чем о пылинке. Все мои думы заняты одним только нашим малолетним сыном. Недавно он очень расстроился, когда из-за какого-то пустяка у тебя был очень сердитый вид. Пожалуйста, не показывай, что ты на него сердит, если для того не будет достаточно больших оснований... А если моя вина перед тобой действительно так велика,

Если даже и ветры

Станут дуть

Не туда, куда б хотелось,

И в грядущем рожденье

Я увижу все то же, что и в этом, -

даже в этой жизни мне будет горько, если ты станешь жестокосердно обращаться с нашим ребенком. Многие годы ты заботился о нас и уделял нам внимание. Я надеюсь, что душа твоя не переменится к нам, потому я прошу тебя присмотреть за сыном. Приходили мне и раньше в голову мысли, что когда-нибудь я оставлю его, а теперь, видимо, такой случай подошел... Помни, как я сказала тебе, что ты мне мил, - ведь это я не говорила больше никому!.. К сожалению, у меня не получилось высказать свои просьбы при личной встрече.

Говорят, что дороги

Обильно покрыты росой

Только там, на горе усопших.

Отчего ж рукава

И теперь все мокрее от слез?»

На полях я приписала: «Когда меня не станет, передайте сыну, чтобы он помнил о моих наставлениях и прилежно учился». Запечатав письмо, сверху я добавила: «Открыть и прочесть, когда закончится по мне траур». Потом взяла китайскую коробочку, которая находилась рядом со мной, и вложила письмо в нее. Те, кто видел, посчитали это странным, но у меня болела душа при мысли, что болезнь затянулась, и я должна была хоть что-то предпринять.

***

Состояние мое было все то же, празднество и обряд очищения, устроенные для моего выздоровления, не принесли перемен, и только к исходу шестой луны понемногу мое сознание и самочувствие стали улучшаться. Тут я услышала, что госпожа из Северных покоев старшего чиновника из Высшего Императорского совета[8] ушла в монахини. Когда мне сказали о ее постриге, это произвело на меня большое впечатление. Особняк Нисиномия, принадлежавший ее супругу, на третий день после ареста хозяина сгорел дотла, и госпожа из Северных покоев переехала в свой собственный особняк в Момодзоно[9], и я слышала, что она там очень скучает. Я очень ей сочувствовала, но сознание мое было еще не вполне ясным, и, продолжая лежать в постели, я собралась с мыслями и написала ей стихи, правда, неумеренно многословные, - так что получилось весьма неуклюже.

Ах, только теперь

Говорю Вам

Об этом, -

А могла бы и прежде.

Мысли заняты

Тем, что весне уж конец.

Как лист облетающий,

Он заспешил.

Я с такою печалью

Об этом узнала...

Нисиномия - как соловей

С Западных гор

Свою песню пропел на прощанье.

Я слышала, Ваш господин

Скрылся от нас

На горе Атаго.

Многие люди

Ему сострадают,

Только нет среди гор

Дороги для состраданий.

В долине укрывшийся

Горный поток

Все способен бежать.

А когда наступает

Вторая луна -

Месяц горести и цветка У[10],

Взамен соловью

Прилетает кукушка.

Она господина жалеет -

Не переставая кричит,

И на сколько же ри

Крик ее слышен?

Удвоился нынче

Долгий месяц дождей -

Пятая луна[11].

Покуда хлестали дожди,

В этом мире неверном

Чьи рукава

Оставались сухими?!

А дожди шли и шли,

И даже пятая луна

Повторилась...

В рукавах наших платьев

Разделить невозможно

Верхнюю часть и низ -

Так размокли они от слез.

Он отправлен по грязной дороге,

А Ваших детей

Раскидали по свету,

Разделили на четыре части.

Один лишь ребенок

Оставлен в гнезде,

Остальные рассеяны.

Этот остался

Непроклюнувшимся птенцом.

В жизни Вашего господина

Уж нет Девятикратного[12], -

Эту цифру он видит

В девяти провинциях и двух островах[13].

Может, все это лишь сон?

Не зная, когда вы увидитесь снова,

Вы объяты печалью;

Монахиней стали,

Занятой только одним,

Словно рыбак в его лодке,

Теченьем влекомый,

Напряженно глядит вперед,

Тихую бухту ища.

Была бы та разлука,

Как у диких гусей, -

То отлет, то прилет!

Но на постель

Ложится лишь пыль,

И не знаете Вы,

Где же подушка его.

Теперь вот и слезы

В луну без воды, в шестую[14],

Сохнут у Вас.

А у цикад,

Что укрылись в тени у деревьев,

От тоски уже лопнула грудь[15].

А осенью, чуть погодя,

Лишь ветры подуют,

Зеленый забор из мисканта