Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) - [26]

Шрифт
Интервал


***

Шли дни, а самочувствие у меня было все то же, печальное.

И поскольку мое положение не казалось мне лучше, чем было до сих пор, слезы мои бежали, не встречая преград: себя мне не было жалко ни капли, ни росинки, а думала я непрерывно об одном лишь своем сыне - как он будет без меня. Должно быть, вид у меня был не такой, как всегда, поэтому ко мне решили позвать одного знаменитого священнослужителя, и тот произнес надо мною заклинания, - но и это никак не сказалось на моем состоянии. «Видимо, я скоро умру, - решила я, - и если это случится внезапно, и я даже не успею сказать того, что думаю, - будет очень жаль. А если представится случай, буду я говорить с Канэиэ обо всем, что придет в голову», - так я подумала и написала ему письмо:

«Хотя ты и говорил, что мне суждена долгая жизнь, и я надеялась увидеться с тобой и перемолвиться парой слов, ныне я, видимо, приближаюсь к пределу, и мною овладело печальное безразличие. И вот пишу. Часто слышишь: "Не надейся, что будешь жить в этом мире так долго, как захочешь", - поэтому я жалею о себе не больше, чем о пылинке. Все мои думы заняты одним только нашим малолетним сыном. Недавно он очень расстроился, когда из-за какого-то пустяка у тебя был очень сердитый вид. Пожалуйста, не показывай, что ты на него сердит, если для того не будет достаточно больших оснований... А если моя вина перед тобой действительно так велика,


Если даже и ветры
Станут дуть
Не туда, куда б хотелось,
И в грядущем рожденье
Я увижу все то же, что и в этом, -

даже в этой жизни мне будет горько, если ты станешь жестокосердно обращаться с нашим ребенком. Многие годы ты заботился о нас и уделял нам внимание. Я надеюсь, что душа твоя не переменится к нам, потому я прошу тебя присмотреть за сыном. Приходили мне и раньше в голову мысли, что когда-нибудь я оставлю его, а теперь, видимо, такой случай подошел... Помни, как я сказала тебе, что ты мне мил, - ведь это я не говорила больше никому!.. К сожалению, у меня не получилось высказать свои просьбы при личной встрече.


Говорят, что дороги
Обильно покрыты росой
Только там, на горе усопших.
Отчего ж рукава
И теперь все мокрее от слез?»

На полях я приписала: «Когда меня не станет, передайте сыну, чтобы он помнил о моих наставлениях и прилежно учился». Запечатав письмо, сверху я добавила: «Открыть и прочесть, когда закончится по мне траур». Потом взяла китайскую коробочку, которая находилась рядом со мной, и вложила письмо в нее. Те, кто видел, посчитали это странным, но у меня болела душа при мысли, что болезнь затянулась, и я должна была хоть что-то предпринять.


***

Состояние мое было все то же, празднество и обряд очищения, устроенные для моего выздоровления, не принесли перемен, и только к исходу шестой луны понемногу мое сознание и самочувствие стали улучшаться. Тут я услышала, что госпожа из Северных покоев старшего чиновника из Высшего Императорского совета[8] ушла в монахини. Когда мне сказали о ее постриге, это произвело на меня большое впечатление. Особняк Нисиномия, принадлежавший ее супругу, на третий день после ареста хозяина сгорел дотла, и госпожа из Северных покоев переехала в свой собственный особняк в Момодзоно[9], и я слышала, что она там очень скучает. Я очень ей сочувствовала, но сознание мое было еще не вполне ясным, и, продолжая лежать в постели, я собралась с мыслями и написала ей стихи, правда, неумеренно многословные, - так что получилось весьма неуклюже.


Ах, только теперь
Говорю Вам
Об этом, -
А могла бы и прежде.
Мысли заняты
Тем, что весне уж конец.
Как лист облетающий,
Он заспешил.
Я с такою печалью
Об этом узнала...
Нисиномия - как соловей
С Западных гор
Свою песню пропел на прощанье.
Я слышала, Ваш господин
Скрылся от нас
На горе Атаго.
Многие люди
Ему сострадают,
Только нет среди гор
Дороги для состраданий.
В долине укрывшийся
Горный поток
Все способен бежать.
А когда наступает
Вторая луна -
Месяц горести и цветка У[10],
Взамен соловью
Прилетает кукушка.
Она господина жалеет -
Не переставая кричит,
И на сколько же ри
Крик ее слышен?
Удвоился нынче
Долгий месяц дождей -
Пятая луна[11].
Покуда хлестали дожди,
В этом мире неверном
Чьи рукава
Оставались сухими?!
А дожди шли и шли,
И даже пятая луна
Повторилась...
В рукавах наших платьев
Разделить невозможно
Верхнюю часть и низ -
Так размокли они от слез.
Он отправлен по грязной дороге,
А Ваших детей
Раскидали по свету,
Разделили на четыре части.
Один лишь ребенок
Оставлен в гнезде,
Остальные рассеяны.
Этот остался
Непроклюнувшимся птенцом.
В жизни Вашего господина
Уж нет Девятикратного[12], -
Эту цифру он видит
В девяти провинциях и двух островах[13].
Может, все это лишь сон?
Не зная, когда вы увидитесь снова,
Вы объяты печалью;
Монахиней стали,
Занятой только одним,
Словно рыбак в его лодке,
Теченьем влекомый,
Напряженно глядит вперед,
Тихую бухту ища.
Была бы та разлука,
Как у диких гусей, -
То отлет, то прилет!
Но на постель
Ложится лишь пыль,
И не знаете Вы,
Где же подушка его.
Теперь вот и слезы
В луну без воды, в шестую[14],
Сохнут у Вас.
А у цикад,
Что укрылись в тени у деревьев,
От тоски уже лопнула грудь[15].
А осенью, чуть погодя,
Лишь ветры подуют,
Зеленый забор из мисканта

Еще от автора Митицуна-но хаха
Дневник эфемерной жизни (с иллюстрациями)

Настоящее издание представляет собой первый русский перевод одного из старейших памятников старояпонской литературы. «Дневник эфемерной жизни» был создан на заре японской художественной прозы. Он описывает события личной жизни, чувства и размышления знатной японки XI века, известной под именем Митицуна-но хаха (Мать Митицуна). Двадцать один год ее жизни — с 954 по 974 г. — проходит перед глазами читателя. Любовь к мужу и ревность к соперницам, светские развлечения и тоскливое одиночество, подрастающий сын и забота о его будущности — эти и подобные им темы не теряют своей актуальности во все времена.


Рекомендуем почитать
Кадамбари

«Кадамбари» Баны (VII в. н. э.) — выдающийся памятник древнеиндийской литературы, признаваемый в индийской традиции лучшим произведением санскритской прозы. Роман переведен на русский язык впервые. К переводу приложена статья, в которой подробно рассмотрены история санскритского романа, его специфика и место в мировой литературе, а также принципы санскритской поэтики, дающие ключ к адекватному пониманию и оценке содержания и стилистики «Кадамбари».


Рассказы о необычайном. Сборник дотанских новелл

В сборник вошли новеллы III–VI вв. Тематика их разнообразна: народный анекдот, старинные предания, фантастический эпизод с участием небожителя, бытовая история и др. Новеллы отличаются богатством и оригинальностью сюжета и лаконизмом.


Лирика Древнего Египта

Необыкновенно выразительные, образные и удивительно созвучные современности размышления древних египтян о жизни, любви, смерти, богах, природе, великолепно переведенные ученицей С. Маршака В. Потаповой и не нуждающейся в представлении А. Ахматовой. Издание дополняют вступительная статья, подстрочные переводы и примечания известного советского египтолога И. Кацнельсона.


Тазкират ал-аулийа, или Рассказы о святых

Аттар, звезда на духовном небосклоне Востока, родился и жил в Нишапуре (Иран). Он был посвящен в суфийское учение шейхом Мухд ад-дином, известным ученым из Багдада. Этот город в то время был самым важным центром суфизма и средоточием теологии, права, философии и литературы. Выбрав жизнь, заключенную в постоянном духовном поиске, Аттар стал аскетом и подверг себя тяжелым лишениям. За это он получил благословение, обрел высокий духовный опыт и научился входить в состояние экстаза; слава о нем распространилась повсюду.


Когда Ану сотворил небо. Литература Древней Месопотамии

В сборник вошли лучшие образцы вавилоно-ассирийской словесности: знаменитый "Эпос о Гильгамеше", сказание об Атрахасисе, эпическая поэма о Нергале и Эрешкигаль и другие поэмы. "Диалог двух влюбленных", "Разговор господина с рабом", "Вавилонская теодицея", "Сказка о ниппурском бедняке", заклинания-молитвы, заговоры, анналы, надписи, реляции ассирийских царей.


Средневековые арабские повести и новеллы

В сборнике представлены образцы распространенных на средневековом Арабском Востоке анонимных повестей и новелл, входящих в широко известный цикл «1001 ночь». Все включенные в сборник произведения переводятся не по каноническому тексту цикла, а по рукописным вариантам, имевшим хождение на Востоке.