Дневник для Стеллы - [241]

Свифт — мисс Эстер Ваномри

[1720?]

Если вы будете и дальше писать мне в том же духе, то я нарочно буду приходить к вам реже, дабы получать удовольствие от ваших писем, при чтении которых я всегда испытываю удивление — как эта девчонка, и читать-то толком не умеющая, наловчилась так отменно писать. Вы заблуждаетесь: попробуйте послать мне письмо, надписанное не вашим почерком, и я готов поспорить на крону, что не стану его читать. Однако шутки в сторону, существует сотня причин, в силу которых я считаю для себя неудобным превращать ваш дом в нечто вроде моего постоянного местопребывания. Я непременно буду навещать вас насколько это возможно, сообразуясь с приличиями, однако нездоровье и скверная погода, которой не видно конца, не позволяют мне выходить по утрам, а послеобеденное время уходит бог весть на что; ведь кроме вас еще добрая дюжина моих знакомых возмущается тем, что я не бываю у них. Что же до остального, то вам нет надобности прибегать к какой-либо иной черной магии, кроме ваших чернил. Жаль, что у вас не черные глаза, не то я сказал бы то же самое о них, но ваша магия — белая магия и не причиняет зла. И как бы вы ни колдовали с черным шарфом, мне хоть бы что. Тому есть одна причина, а какая — догадайтесь. Adieu, потому что ко мне пришел доктор П.

Свифт — мисс Эстер Ваномри

[? 13 или 20 июля 1720]

Пишу вам в среду вечером. Вы едва ли еще успели добраться домой[1192], и это первый досужий час, который мне удалось улучить, а получите вы мое письмо, наверно, не раньше субботы, и значит к тому времени уже вспыхнет губернаторский гнев[1193]. А чтобы еще больше распалить вас, я присовокуплю письмо к бедной Молькин, которое велю ей не показывать вам, потому что письмо это — любовное. Я, правда, рассчитываю на то, что к этому времени рощицы, поля и бурлящие ручьи уже настроили Ванессу на романтический лад, если только бедняжка Молькин пребывает в добром здравии. Ваш друг[1194] прислал мне обещанные стихи, которые я и привожу здесь.

Предпочитай науке мнимой

Искусство быть всегда любимой;

Пребудешь ты всегда в чести,

Постигнув, как себя блюсти.

Хороший тон хорош весьма,

Но не для сердца и ума;

Лишь добродетель дорога,

Хоть, полновластная, строга.

Тебе измена не страшна,

Пока ни в чем ты не грешна;

И добродетельных влечет

Лишь добродетель в свой черед.

Измена там, где скрытый грех

Имеет в ком-нибудь успех,

И лучше на себя пенять,

Чтобы других не обвинять.

Ванесса, впрочем, всех умней.

Такое не случится с ней.

Ванессу кто бы бросить мог?

Распутник или дурачок?

Тому, кто думать не горазд,

Ванесса сердце не отдаст.[1195]

Эти строки, на мой взгляд, очень уж глубокомысленны и, следовательно, могут подойти к вашему настроению, потому что, боюсь, вы опять сейчас хандрите, хотя это не на пользу ни вам, ни той, за кем вы ухаживаете; вам надобно читать ей что-нибудь занимательное и забавное. Вот вам эпиграмма, которая однако же не имеет к вам никакого касательства:

Доринде дорог внешний лоск.

Других пристрастий нет,

Как будто зашнурован мозг

И на сердце корсет.

Если такие вещицы вам не по вкусу, что мне остается тогда сказать? Что сочинить что-нибудь получше в этом городе невозможно. Можете считать, что на все вопросы, которые вы имеете обыкновение задавать мне, вы уже получили ответы, как это обычно бывало после получаса пререканий. Entendez-vous cela? [Слышите? (франц.).] У вас в округе должно быть немало священников, и, тем не менее, среди них нет ни одного, который бы вам нравился, а все потому, что вы еще не достигли того возраста, когда любят священников[1196]. Недостаточные размеры этого письма будут, я полагаю, возмещены неразборчивым почерком, поскольку вам, я уверен, едва ли удастся его прочесть. Молькин я напишу более разборчиво, ведь она мало привычна к моему почерку. Бьюсь об заклад, что смысл некоторых строк этого письма вы не поймете, хотя и сумеете их прочесть, а посему пейте свой кофей и помните, что вы отчаянная пустельга и что леди, называющая вас ублюдком, с готовностью ответит на все ваши вопросы.. Мне удалось закончить это письмо лишь в воскресенье вечером.

Мисс Эстер Ваномри — Свифту

Селлбридж, 1720 [27 или 28 июля]

Я ожидала получить от вас что-нибудь в течение недели, как вы мне обещали, однако эта неделя состояла из четырнадцати дней, которые по прошествии первых семи тянулись для меня невыносимо долго, долго. Признаюсь, были минуты, когда я уже не надеялась больше получить от вас письмо по двум причинам: во-первых, я решила, что вы уже совсем меня забыли, и еще потому, что была так больна, что уже не чаяла остаться в живых (хотя случись такое на самом деле, это принесло бы облегчение и вам и мне). Но с последней пятницы, когда я получила, наконец, ваше письмо, я чувствую себя довольно сносно… За две недели, прошедшие с тех пор, как я вас видела, я старалась, насколько это в моих силах, следовать вашему примеру, из боязни раздражить вас своей назойливостью, но вскоре убедилась, что не могу дольше противиться желанию написать вам. Когда я открыла ваше письмо, то решила сперва, что вы прислали мне сразу два, ведь вы как-то обмолвились, что такое весьма возможно, но вместо этого обнаружила, что второе письмо адресовано другой и притом любовное. Судите сами, могла ли я это снести? Верьте слову, когда я увижусь с вами, у меня будет очень много что сказать вам по поводу этого письма. Что же касается всех моих вопросов, которые я задавала вам уже тысячу раз, то я так и не нашла на них ответа, хоть сколько-нибудь для меня удовлетворительного.